Бой продолжался часа два. Потом все утихло. Получилось, что немцы прорвались дальше на восток, а вся свиридовская группа оказалась в тылу. Один он их не устережет. Сегодня же ночью разбегутся. Хорошо, если самого чем-нибудь по затылку не тюкнут. А чего им терять? Сроки у всех немалые, а тут на тебе! Амнистия полнейшая. В городе делать нечего — там враги, позади тоже враги. Куда ни кинь — везде клин. А выбираться надо.

— Собирайтесь, мужики! — бодро скомандовал он. — Хижняк, Коробков, берите раненого. Потом вас сменят.

Свиридов специально назвал эти две фамилии, зная, что оба они его послушаются. Но просчитался. К носилкам подошел один Хижняк. Коробков с места не тронулся.

— Коробков! Вы что, не слышите?

— У меня ноги болят, — отозвался тот. — Что, помоложе никого нет? Да и куда, собственно говоря, вы собираетесь нас вести.

— Надо разбегаться, — отрывисто проговорил Чесноков. — Или нас в Приозерск так дальше и погонишь табуном?

— Туда мы не пойдем, — сказал Свиридов, стараясь казаться спокойным. — Мы пойдем к нашим.

— Каким нашим? Твоя власть кончилась, немцы теперь кругом. И власть, значит, немецкая. Ну, мне это до лампочки. Я с тобой не пойду, начальничек. Мы с Петей своей дорогой пойдем. Да ты не гляди, не гляди на меня так. И автоматом не больно махай, мать твою так… У нас тоже кое-что есть.

Он мотнул головой в сторону сидевшего с винтовкой Хижкяка. Тот никак не отреагировал на сказанное. Чесноков продолжал, обращаясь к остальным:

— Чего молчите? Или так до Москвы за ручку с дяденькой начальником пойдете?

— Григорий, пожалуй, дело предлагает, — неожиданно поддержал его молчаливый, обычно старающийся держаться в стороне, Никита Болдырев. — Мотоцикл найдут и возьмутся лес прочесывать. Каюк нам тогда! Надо разбегаться.

— Куда, если не секрет? К фашистам, что ль, на службу? Быстро цвет решил сменить.

— Ты за всех, опер, не думай, — сплюнул Гришка. — Как-нибудь без ваших смекнем, что к чему.

Уперев руки в бока, он стоял перед Свиридовым, улыбаясь во весь рот.

«Ну, началось, — напрягаясь, подумал Веня. — Сейчас влезет Рогозин, за ним Гусев и тогда…»

Но Рогозин молчал. Молчали и другие, ожидая, что будет дальше. Вениамин, побледнев, двинул кадыком. Вздохнул, как перед прыжком в воду, и вдруг пронзительно, неожиданно для самого себя, закричал:

— Ты что, сволочь, болтаешь! Ты… Там люди жизни не жалеют, — запнулся он и заговорил тише. — Дорога у нас одна: и у вас, и у меня. Враг тоже один. Не время сейчас склоки затевать.

«Нет, бесполезно, — решил он, глядя на придурковато ухмыляющегося Чеснокова. — До чего же я жалким сейчас выгляжу».

Тот длинно зевнул.

— Мне там квартира не подготовлена. А в тюрягу что-то неохота. Ты бы убирался подобру-поздорову. Ну?

Он выпрямился во весь рост и, оскалившись, пошел на оперуполномоченного. Плотный, с широкой грудью и короткой мускулистой шеей Гришка был очень силен, подпускать к себе его было нельзя. Свиридов отступил на шаг, вскинул автомат к плечу и лязгнул затвором. Палец лежал на спуске. Григорий остановился, сотрудника милиции в упор буравили сузившиеся зеленые зрачки.

Конвоир воспользовался паузой:

— Ложись! Коробков, подойди сюда! — Зажав оружие подмышкой, не снимая пальца со спускового крючка, он одной рукой выдернул брючный ремень и протянул его бывшему бухгалтеру.

— На, вяжи ему руки. Добром не хочет, гад!

Он длинно выругался.