— Не имею чести.

— В самом деле? Как это странно! А ведь сэр Филипп Сассун очень известен в интеллигентных кругах. Спору нет, сэр Филипп — человек замечательный и вполне джентльмен. Но по отношению ко мне он был не очень-то мил.

— Не говорите глупостей, Реджинальд, — сказала леди Флора. — Сэр Филипп — настоящий друг.

— Пусть судит господин Жерар, мама. Послушайте: у сэра Филиппа в Гайсе, около Фолкстона, есть вилла, прелестная вилла, ему ее построил тот же архитектор, который строил нашу. Пока все вполне корректно. Но он приехал сюда, и я имел глупость показать ему до мельчайших подробностей все мое декоративное творчество. И вы не можете, мама, отрицать, что, начиная с этого пункта, его образ действий был не совсем уж правильный.

Леди Арбекль пожала красивыми плечами.

— Смейтесь, смейтесь, мама. Слушайте, господин Жерар, в вилле Гайс есть такая комната: панель серого дерева, стены оклеены розовыми обоями и по фризу — обезьяны, играющие с дельфинами; маленький изогнутый комод с серебряными желудями в качестве ручек у ящиков; наконец, кровать черного дерева с зеленым деревянным попугаем. Дельфины, попугай, — кажется, достаточно своеобразные подробности? Ну так вот, господин Жерар, эту самую комнату, точь-в-точь такую, слышите вы, точь-в-точь, — я сейчас покажу вам здесь. Это комната Хлодвига Гуго.

— Комната Хлодвига Гуго? — повторил я удивленно.

— Да. Сэр Филипп бессовестно украл ее у меня, украл. И еще... Ах, мама, нечего вам пожимать плечами, вы отлично знаете, я говорю сущую правду. И еще. В Гайсе же есть такая бильярдная: занавесы на окнах серой материи с вишневой бахромой, одноцветный зеленый ковер, бильярд черного дерева на ножках слоновой кости, угловой диван серого дерева — серого клена с черными полосами, обитый плотной шелковой материей вишневого цвета, наконец, вишневый фриз с чередующимися орлами и морскими коньками... Орлы и морские коньки! Ну так вот, господин Жерар, сэр Филипп буквально скопировал эту залу с моей бильярдной, с залы Раффина Дюжена.

— Зала Раффина Дюжена? — повторил я.

Леди Флора подняла глаза к небу.

— Видите, Реджинальд, господин Жерар — человек благоразумный. Спросите его, что он думает о ваших чудачествах. Давать комнатам такие имена... Это так нелепо!

Юноша очаровательно покраснел.

— Господин Жерар, я уверен, согласится со мной, мама, что никогда не будет у нас достаточно случаев выразить наше уважение людям бескорыстным, отдающим свои силы на то, чтобы вести человечество к лучшему.

— Все это было бы очень мило, — сказала леди Флора, — если бы он вдобавок еще знал, с какой ноги начинать танец. А то... Теперь уж я прошу вас быть судьей. Галерея, через которую вы шли сюда, первоначально называлась Гендерсоновской, будуар, в котором мы ведем свой диспут, назывался будуаром Альбера Тома, а моя комната, в довершение всего, называлась комнатой Вандервельде. Но вот началась война, и пришлось все переименовать. Сейчас галерея называется уже галереей Компер-Мореля, будуар — будуаром Марка Сангнье и моя комната, не угодно ли, — комнатой Кропоткина!

— Но не мог же я, мама, — сказал Реджинальд с холодным достоинством, — оставить этим комнатам имена людей, которые предали свои идеалы, и в братоубийственной борьбе стали действовать заодно с буржуазными правительствами.

— Разумеется, — прошептал я.

— Заметьте, — сказала леди Флора примирительно, — что Реджинальд — очень хороший сын, и я слишком его люблю, чтобы мешать ему делать то, что доставляет ему удовольствие.