Лет десять назад этот человек, упорно боровшийся с жизнью, был убит. Его труп, еще теплый, нашли на луговине, не больше мили от замка Клэйр. Изгнанный фермер, грозивший при свидетелях его сиятельству, был арестован. Но он доказал свое alibi, и пришлось его отпустить.

А леди Арбекль? Сказать правду, о ней я не знал еще ничего, кроме лишь того, что она, напротив, знатного происхождения, — она была третьей дочерью лорда Соммервиля. Надо полагать — позднее я узнал, что догадки мои были правильны, — состояние Соммервилей уже не равнялось древности их дома, иначе как могла бы наследница такого блестящего имени согласиться отдать свою руку бывшему горнорабочему? Таковы были результаты моих двухдневных обследований, далеко не научного характера, которыми я не переставал заниматься, отрываясь от воспоминаний об Антиопе лишь для того чтобы обращаться к воспоминаниям о леди Флоре, и часто сливал оба эти образа. Раз я незаконно присвоил себе место профессора Жерара, не следовало ли мне, по крайней мере, из уважения к нему заниматься тем, чем он и сам бы занялся? Но угрызения мои были мимолетны, и образ леди Флоры на лужайке или Антиопы в ее вдовьей комнате тотчас же прогонял эти угрызения.

Мы подошли к крыльцу виллы.

— Завидую вам, господин Жерар, — сказала Антиопа, — вы сейчас все это увидите в первый раз. Ничего нет прекраснее виллы Клэйр. Каким угрюмым, каким мрачным покажется вам наш Кендалль, когда вы туда вернетесь... Нет, нет, не возражайте. Сначала посмотрите. И знаете, — сказала она, сильнее опираясь на руку Реджинальда, — все это устроил, все подобрал, все расположил вот этот мальчик... Потому что у него так же много вкуса, как и красоты.

— Антиопа, дорогая Антиопа, — пробормотал юноша с очаровательно смущенной улыбкой, — перестаньте! Какая вы несносная.

— Нет, нет, я говорю правду. Так же много вкуса, как и красоты. Только вот у него гадкие политические идеи. Кто бы поверил, глядя на этого изящного и хрупкого юношу! Он — анархист, революционер и уж не знаю кто еще. Когда я была маленькой, я думала, что революционеры — это люди, у которых шея повязана клетчатым платком и которые поют, стоя на столе, среди опорожненных бутылок, дерзкие песни. И все-таки Реджинальд революционер. Это опрокидывает все общепризнанные представления! Нечего щипать мне руку. Ну, поклянитесь, Реджинальд, что вы не революционер!

— Господи, Антиопа, какая вы смешная, — сказал, смеясь, юноша в куртке цвета персикового дерева. — А она, знаете, кто она? Она принадлежит к целой куче тайных обществ, имеющих целью прогнать англичан из Ирландии. Ее имя написано в одном пророчестве, которое делает из нее что-то вроде ирландской Жанны д’Арк. Нет, вот вы, Антиопа, поклянитесь, что я говорю неправду!

— Правду. Совершеннейшую правду, — сказала Антиопа. — В этот дом, куда иду я сейчас пить чай, — однажды, и уже скоро, очень скоро, войду я с пылающим факелом в руке. Но видите, господин Жерар, пока что мы все-таки друзья, добрые друзья.

Она потрепала юношу по щеке. Потом расхохоталась.

Было во всем этом что-то, что тяжело ложилось мне на душу. Эта манера держаться — казалась мне такой необычной, эта веселость — такой деланной. Угадала ли Антиопа мои впечатления? Вероятно; по крайней мере голос ее стал вдруг совсем другим, зазвучала в нем почти суровость, и она сказала:

— Довольно глупостей.