Энди сомневался:

— А зачем ему это?

— Я знаю его уже много лет, — сказала она. — Он и мои родители были соседями в Вашингтоне. Сейчас он на пенсии, но уверена, я смогу его найти.

— И ты думаешь, что он это сделает для тебя.

— О, конечно. Она рассмеялась:

— Я всегда ему нравилась. Он качал мне на руках.

— Когда ты была маленькой.

— Ой, и когда мне было семнадцать, и восемнадцать, — лукаво сказала она. Поднявшись, она добавила:

— Я сделаю пару звонков.

12

— Бенсон, — сказал Джим Грин. — Бартон. Бингэм.

— В фамилии Бингхэм семь букв, — подметил Чирачкович.

— Без буквы «х».

Чирачкович удивился:

— А так можно?

— Можно все, что мы захотим, — ответил Джим Грин, — лишь бы было шесть букв и начиналось с «Б». Бургер. Бэйли. Боланд.

Комната, в которой сидели Джим Грин и Антон Чирачкович, практически колено к колену, была маленькой, квадратной, без окон, освещаемая клавиатурами и экранами практически со всех поверхностей. Джим Грин, долговязый мужчина неопределенного возраста, с чертами, которые расплывались, как только на него посмотришь — обычный нос, скучные глаза, стандартные брови, тонкие, но не слишком, губы, вообще незаметный подбородок, какой-то непонятный коврик на голове, который имитировал некое подобие лысеющей шевелюры, где-то коричневые волосы, где-то седые, поэтому на коврик это было не очень похоже; ну кто выйдет на улицу с такой прической? Он сидел на складном металлическом стуле, ноги на носочках, чтобы дотянутся до ноутбука, тусклый свет от которого тонул в складках его лица.

Напротив него сидел в старом неоднократно починенном кресле Антон Чирачкович, крупный, лет шестидесяти, с огромными бровями, большими жировыми складками на шее, одет он был в слишком тесный для него костюм, белую рубашку и темный узкий галстук. Одним словом, он выглядел именно так, как и должен был: бывший хулиган и мошенник, который много лет варился в коррумпированном правительстве где-то на востоке Урала, пока его время не закончилось. А теперь за ним устроили погоню, словно за бездомной собакой.

Точнее быть, не совсем прямо сейчас. Не в этой безопасной комнате, где-то в бездне загородного дома Джима Грина чуть за пределами Дэнбери, штат Коннектикут, при чем настолько в бездне, что даже не в пределах дома, а где-то в глубине холма за ним, в который можно попасть только через проход, сделанный из меди и свинца, чтобы даже радиоволны сюда не проникали.

В отличие от Чирачковича, Джим Грин никогда не пытался превратить обслуживание правительства в деньги. Он был художником, манипуляции с идентификацией личности были его искусством, а правительство Соединенных Штатов — его покровителем. Для него было достаточно делать свою работу лучше всех, видеть страх в глазах знатоков, кто знал о его работах, и продолжать двигаться вперед, словно тень, среди ничего не подозревающих людей.

В прошлом самого Грина было столько секретов, из тех прошлых лет, когда он еще не научился контролировать себя, настолько ужасных, настолько леденящих кровь, что даже он сам не мог смотреть в том направлении. Как волонтер в Иностранном Французском легионе он сменил личность на «Джима Грина», чтобы забыть обо всем, за исключением редких ночных кошмаров.

Ему очень нравилось работать на правительство, но времена меняются, и когда-то ценные навыки становятся не такими уж и ценными. Когда врагом была Германия или Россия, для Джима Грина работы было полно, потому практически все выглядели одинаково. Но когда врагом были Пакистан, Индонезия или Корея, навыки переделывания личности уступили место навыкам взяточничества и подкупа.