— Не нервничайте, Одиссей. Излагайте вашу историю, но помните, что прием этот неоригинален и редко приводит к желаемому. Вы не увлекаетесь криминальными романами?

Я поудобнее устраиваюсь на банкетке и, затянувшись, упираюсь взглядом в боевые рожки на потолке. Дурацкий разговор начинает уводить нас в сторону. Варбург пытается запутать меня, заставляя решать попутные дилеммы и отвлекая от главного.

— Фразы! — говорю я. — Мы бесполезно расходуем время. Все, что умеете вы, умею и я ив иной обстановке с охотой порассуждал бы на тему о банальности приемов… Но… Не понимаю, какой смысл разыгрывать сверхчеловека? Чего вы этим добьетесь? Интеллектуализм и ирония хороши тогда, когда все взвешено и рассчитано и ты знаешь, что сильнее. В любом ином случае они оборачиваются против того, кто первым пустил их в ход.

— Нападаете вы. Я лишь обороняюсь.

— Опять фраза. Все проще, Варбург. В Париже вы отдавали себе отчет, что дело сложилось не в вашу пользу. Когда Эрлих первым почувствовал, что за Огюстом Птижаном стоят англичане, вы — именно вы! — толкнули его на авантюру.

Париж и Эрлих… Я говорю и вспоминаю — подвал в Булонском лесу, доктора Гаука и Фогеля, загоняющих мне иголки под ногти; собственный истошный крик. Мне было чертовски плохо тогда: Эрлих видел во мне не Огюста Птижана, бедного студента, а эмиссара английской СИС и делал все, чтобы получить признание. Кто из них первым — он или Варбург — затеял комбинацию? Пожалуй, Варбург. Эрлих не был столь уж значительной фигурой в гестапо, чтобы на собственный страх и риск входить в сговор с англичанами… Что же было потом?.. Я дал показания, и Эрлих отвез Одиссея на конспиративную квартиру под присмотр Лотты Больц. Доктора оттяпали мне два искалеченных, гниющих пальца, и Эрлих нянчился со мной, стараясь вылечить и побыстрее включить в игру. Он все продумал и был уверен, что дело выгорит. Для Берлина готовилась версия, что майор Стивенс по кличке “Одиссей” согласен помочь гестапо внедрить своих людей в резиденту-ру: с этой целью ему устроят мнимый побег, а пока дают возможность удостовериться в искренности Эрлиха, утверждающего, что он и Варбург ищут контакта с будущими победителями… Это была тонкая игра с двойным смыслом, в которой Варбург держался чуть поодаль…

— Я жду, — напоминает Варбург — Какую авантюру вы имели в виду, Одиссей?

— С парижской резидентурой СИС. Эрлих раньше вас смекнул, что запутался. Вас не было тогда в квартире, когда пришел Люк и мы побеседовали откровенно. За пять минут до смерти Эрлих изложил на бумаге правду — о вас и о себе.

— Я помню этот документ. Он при вас?

— Нет. Но могу прочесть. У меня, знаете ли, отличная память, и я помню его наизусть… Так вот, в нем говорится следующее я, Карл Эрлих, СС штурмбанфюрер, в здравом уме и твердой памяти, заявляю, что СС-бригаденфюрер Варбург, учитывая обстановку на фронте, склонил меня к измене и сознательно использовал дело резидента СИС Стивенса, чтобы вступить в сговор с врагами империи. Под предлогом скрупулезной разработки резидентуры я по приказу Варбурга сна чала подверг Стивенса допросу третьей степени, а потом, удостоверившись, что он и под пытками не даст правдивых показаний, перевез Стивенса на конспиративную квартиру. Мне и Варбургу было важно знать, что Стивенс, если его арестуют по обвинению в контактах с нами, не назовет наших имен. Получив убедительные тому доказательства я, опять таки с ведома и согласия фон Варбурга, посвятил резидента СИС в детали нашего замысла. С одной стороны, мы, то есть гестапо, должны были в будущем получить от Стивенса третьестепенных сотрудников резидентуры, ликвидация которых доказывала бы руководству РСХА, что фон Варбург и я действительно проводим мероприятие на пользу рейха; с другой — и это было нашей основной задачей — мы тем самым оберегали резидентуру от настоящего разгрома и заручались гарантией, что в случае поражения Германии наши заслуги будут приняты во внимание союзным командованием.