– Послушайте, – сказал я. – Это все не так легко сказать, поэтому не смотрите на меня, смотрите на свои руки или еще куда-нибудь. – Они и бровью не повели, так что взгляд отвел я. – Я должен объяснить вам, что я не тот, каким кажусь. Когда люди смотрят на меня, они видят в большинстве своем безобидного человека, который кажется моложе, чем есть, не представляющего никакой угрозы. Неприметного. Я не жалуюсь на это. На самом деле я выбрал этот облик, потому что благодаря ему люди говорят со мной, а это необходимо в моей работе. Они склонны думать, что со мной уютно, как мне сказала ваша сестра Бетти. Оуэн Йоркшир считает меня ничтожеством. Он так сказал. Вот только... На самом деле я не таков.

– Ничтожество! – воскликнул Арчи.

– Я могу так выглядеть, вот в чем дело. Но Эллис знает меня лучше.

Эллис называет меня хитрым и жестоким – возможно, я и в самом деле таков.

Это он много лет назад прозвал меня Карбидом Вольфрама, потому что меня было нелегко... ну... устрашить. Он думает, что меня невозможно испугать, хотя тут он ошибается. Но это неважно. Так или иначе, хотя все может выглядеть по-другому, Эллис все это лето боялся меня. Вот почему он отпускал в передаче шуточки в мой адрес и натравил на меня Тилпита с его газетой. Он хотел победить меня насмешками.

Я сделал паузу. Никто из них не произнес ни слова. Я продолжал:

– Эллис тоже совсем не такой, каким кажется. Дэвис Татум считает, что он плейбой. Эллис высокий, красивый, обаятельный, его все любят. Все считают его очаровательным телеведущим. Но это не все. Кроме этого, он сильный, целеустремленный и властный, способный манипулировать другими. Люди недооценивают нас обоих по разным причинам – я выгляжу слабым, он легкомысленным, – но мы с ним не можем недооценивать друг друга. Внешне – мы давние друзья. Но в свое время мы были соперниками, а в скачках, вы уж мне поверьте, становится видно всю душу насквозь. Мы с Эллисом знаем мысли друг друга на таком уровне, когда нет места шуткам и болтовне. И на этом уровне мы тоже были друзьями. Вы с Дэвисом не можете поверить, что сам Эллис был той фигурой за сценой, а не Йоркшир, но мы с Эллисом знаем об этом. Эллис манипулировал всеми – Йоркширом, Тилпитом, «Памп», общественным мнением и этими своими хитроумными адвокатами, которые думали, что это они указывают ему, что делать.

– А вы, Сид? – спросил Норман. – Он и вас дергал за веревочки?

Я горько улыбнулся, не глядя на него.

– Эллис пытался.

– Я думал, это невозможно, – сказал Арчи. – Ему пришлось бы загнать вас под землю, чтобы остановить.

– Вы много узнали обо мне, Арчи. Я люблю выигрывать.

– Так почему вас не смутило то, что нельзя опровергнуть шропширское алиби Эллиса?

– Потому что Эллис так устроил.

– Что вы имеете в виду?

– С того момента, как было совершено нападение на жеребенка в Нортгемптоншире, адвокаты Эллиса упирали на то, что раз у него несокрушимое алиби на ту ночь – и могу поспорить, что он убедил их в этом, то это сводит на нет случай в Комб-Бассете. Они давили на прокуратуру, ходили по самому краю. Ничего, что два нападения случились по отдельности, возникло предположение, что если Эллис не мог совершить одно из них, то не совершал и второго.

– Конечно, – сказал Норман.

– Нет, – возразил я. – Он создал себе несокрушимое алиби в Шропшире и послал кого-то другого в Нортгемптон.