Навязчивая идея – вот что самое страшное, вот чего труднее всего избежать.

Я отступил, боясь, что он заметит мое движение, но он не думал о том, что я могу появиться из сада. От дерева к дереву, огибая лужайки, я вернулся к воротам, перешел дорогу и пошел по аллее, со страхом ожидая крика, погони и, может быть – он ведь фермер, – даже выстрела.

Ничего не случилось. Мои туфли делали шаг бесшумным. Я вернулся в подземный гараж, к своей машине, и поскорее забрался в кабину. Это уж слишком, подумал я, для мифа Татума о ловком бесстрашном сыщике.

Я всегда держу в машине на всякий случай сумку с одеждой, меняющей внешность, – темный спортивный костюм (штаны и куртка на «молнии») и бейсболку. В эту одежду я, помнится, и обрядил Джонатана. Еще в сумке была рубашка с длинными рукавами и открытым воротом, две или три сменные батарейки для моей руки и зарядное устройство для пущей уверенности. По привычке я ношу поясную сумку на «молнии», в которой держу деньги и кредитную карточку.

У меня не было ни оружия, ни дубинки. В Америке я мог бы носить и то, и другое.

Я сидел в машине, размышляя о расстояниях и сломанной кости. От Лондона до дома в моем родном Ливерпуле было больше двухсот миль. Фродшем, база «Топ-лайн фудс», не так далеко, как Ливерпуль, но все же до него примерно двести миль. А я сегодня уже проехал сто пятьдесят – в Чичестер и обратно. Мне никогда так не хватало Чико.

Я подумал о поездах. Слишком неудобно. Самолет? То же самое. «Теле-Драйв»? Я вспомнил об удобствах, но отказался от них и решительно направился на север.

Ехать было легко – путешествие по широкому скоростному шоссе займет максимум три часа. Я ехал час, потом остановился в мотеле поесть и поспать и в семь часов утра опять сел за руль, стараясь не обращать внимания ни на постепенно ноющий перелом, ни на статью Индии Кэткарт, которую я взял со стойки в мотеле.

В понедельник будет суд, назначенный еще в июне. Пятнадцатая страница «Памп» – журналисты навострили ножи, чтобы выпустить мне кишки. Она не написала ничего о том, что видела нас с Татумом в баре. Вероятно, приняла мой совет и утверждала, что нас там не было. Но то, что в ее статье было написано обо мне, было по форме правильно, а по сути – издевательство. Я удивлялся. Как она могла так поступать? Есть ли у нее хоть немного гуманности?

Большая часть ее статьи была посвящена еще одному политику, пойманному со спущенными штанами, но в правой колонке говорилось: "Сид Холли, внебрачный сын девятнадцатилетнего мойщика окон и работницы кондитерской фабрики, в детстве носился как бешеный по трущобам Ливерпуля. Его домом была полная тараканов квартира. Ничего плохого в этом нет! Но этот самый Сид Холли теперь претендует на элегантность среднего класса. Квартира в Челси?

Шератоновская мебель? Шикарное произношение? Вернись к своим корням, парень. Неудивительно, что Эллис Квинт считает тебя смешным. Смешным и жалким!

Трущобное прошлое объясняет зависть Холли. Его протез становится с каждым днем все заметней. Теперь мы знаем почему!

Весь лоск Холли – это подделка, как и его пластиковая левая рука".

Господи, подумал я, куда уж дальше? Зачем же так сильно ранить?

Мой отец был убит за восемь месяцев до моего рождения, за несколько дней до свадьбы с моей восемнадцатилетней тогда матерью.