— Что ей теперь нужно, так это сон или немного тишины. — Она повернулась к Гутрун. — Я загляну к ней попозже.

— Как вам угодно, — сказала герцогиня.

Колдунья кивнула Воршеве и Мириамели, прежде чем вслед за Адиту выйти из палатки. Жена принца, снова откинувшаяся на подушки, приподняла руку в прощальном жесте. Глаза ее были почти закрыты; казалось, она уже засыпала.

В палатке на некоторое время воцарилось молчание. Гутрун шила и тихо мурлыкала себе под нос что-то без слов и мелодии, не прекращая петь даже тогда, когда подносила шитье к огню, чтобы лучше рассмотреть шов. Наконец Мириамель встала.

— Воршева устала. Я тоже пойду. — Она наклонилась и взяла руку женщины. Та открыла глаза; потребовалось несколько мгновений, чтобы ей удалось сфокусировать взгляд. — Спокойной ночи. Я уверена, что у тебя будет замечательный ребеночек и ты и дядя Джошуа сможете гордиться им.

— Спасибо. — Воршева улыбнулась и снова опустила длинные ресницы.

— Доброй ночи, тетушка Гутрун, — сказала Мириамель. — Я рада, что вы оказались здесь, когда я вернулась с юга. Мне очень не хватало вас. — Она поцеловала теплую щеку герцогини, потом деликатно освободилась из материнских объятий Гутрун и выскользнула наружу.

— Я уже много лет не слышала, чтобы она меня так называла, — услышала принцесса удивленный голос герцогини. Воршева что-то сонно пробормотала. — Бедная девочка выглядит такой тихой и грустной в последнее время, — продолжала Гутрун, — но, с другой стороны, это так понятно…

Удаляясь по мокрой траве, Мириамель уже не слышала, что собиралась еще сказать герцогиня.

Адиту с Джулой шли вдоль журчащего Стефлода. Луну закрывали облака, но в некоторых местах мерцали звезды. С востока дул мягкий ветер, неся с собой запах травы и мокрых камней.

— То, что ты говоришь, очень странно, Адиту. — Колдунья и ситхи странно выглядели вместе — летящая походка бессмертной, старавшейся подстроиться под широкие шаги Джулой. — Но я не думаю, что в этом есть какая-то опасность.

— А я и не говорю, что она есть, просто следует подумать об этом, — раздался шелестящий смех ситхи. — Но подумать только, что я могла так запутаться в делах смертных! Мамин брат Кендарайо’аро смолол бы собственные зубы!

— Это дела смертных лишь отчасти, — сказала Джулой как нечто само собой разумеющееся. — Иначе бы тебя не было здесь.

— Знаю, — согласилась Адиту. Она наклонилась и сорвала несколько травинок, потом поднесла их к носу и чихнула. — Трава здесь не похожа на ту, что растет в лесу и даже на Сесуадре. Она… моложе. В ней нет такой жизненной силы, но зато она сладкая. — Ситхи уронила на землю сорванные стебельки. — Но я отвлеклась. Джулой, в Камарисе нет никакого вреда, кроме того, что может быть опасно для него самого. Но странно, что он держит в тайне свое прошлое. И еще более странно, потому что он может знать многое, что помогло бы его народу в этой великой борьбе.

— Камарис не позволит торопить себя. Если он и раскроет свои секреты, то это будет только тогда, когда ему самому захочется, это ясно. Мы все уже говорили с ним. — Она засунула руки в карманы своей тяжелой куртки. — И все-таки я не могу сдержать любопытства. Ты уверена?

— Нет, — задумчиво сказала Адиту, — не уверена. Но странная вещь, которую рассказал Джирики, уже давно не дает мне покоя.