– Вот так штука, если он знает, что я солдат! – воскликнул я.

– Это маловероятно! Вы просто человек, приехавший в Бельцинген, чтобы повидать сестру, вот и все!

Собственно говоря, это была истинная правда, и я решил быть до последней степени осторожным.

Подойдя к двери, я увидел агента. Вот противная фигура! Весь какой-то кривой, несуразный, ноги обрубками, лицо пьяницы!

Жан по-немецки осведомился, что ему нужно.

– У вас остановился некто, прибывший вчера в Бельцинген?

– Да, но что же дальше?

– Начальник полиции просил передать ему приказание явиться к нему в канцелярию.

– Хорошо. Он придет.

Жан перевел мне этот короткий разговор. Я получил даже не приглашение, а приказание явиться. Стало быть, нужно было повиноваться.

Исполнив свое поручение, «обрубки» ушли, и прекрасно сделали, так как мне вовсе не улыбалась мысль шествовать по улицам Бельцингена в сопровождении этого сыщика. Я, конечно, и без него сумею найти дорогу к начальнику полиции.

– Что это за тип? – спросил я Жана.

– Человек, не лишенный известного чутья. Остерегайтесь его, Наталис. Фамилия его Калькрейт. Он постоянно делает нам неприятности, находя, что мы слишком интересуемся Францией, так что мы держим его в отдалении; он это знает, и я не удивлюсь, если он впутает вас в какую-нибудь неприятную историю. Так что вы, пожалуйста, будьте осторожнее в разговоре с ним.

– Отчего вы не идете со мной, господин Жан? – спросил я.

– Калькрейт не вызывал меня, и ему мое присутствие было бы, пожалуй, не по нутру.

– Говорит ли он по крайней мере по-французски?

– Прекрасно говорит. Но, Наталис, не забывайте хорошенько взвешивать ваши ответы и не говорите ничего лишнего.

– Будьте покойны, господин Жан.

Мне указали жилище Калькрейта, до которого было всего несколько сот шагов. Через минуту я уже был там.

Агент, стоявший у дверей, сейчас же ввел меня в кабинет начальника полиции.

При моем входе рот этой важности персоны расплылся до ушей, – это, по всей вероятности, означало, что меня удостоили улыбки, – затем Калькрейт весьма грациозным (по его мнению) движением руки пригласил меня сесть, продолжая в то же время перелистывать разложенные на столе бумаги.

Я воспользовался этим обстоятельством, чтобы разглядеть Калькрейта. Это был верзила, ростом в 5 футов, ужасно худой, костлявый, с длинной талией и бесконечными ногами, облеченными в брюки с нашивками. Лицо его было похоже на пергамент, да вдобавок еще на грязный пергамент; рот был огромный, зубы желтые, нос расплюснутый, виски сморщенные; глаза как щелки, блестели из-под густых бровей; одним словом, настоящий пластырь! Меня совершенно напрасно предупреждали остерегаться его, – недоверие рождалось само собой в его присутствии.

Окончив возиться с бумагами, Калькрейт стал расспрашивать меня на правильном французском языке, но, желая выиграть время для обдумывания своих ответов, я притворился непонимающим и даже заставил его повторить каждую фразу.

Вот каков был допрос:

– Ваше имя?

– Наталис Дельпьер.

– Француз?

– Француз.

– Какое ваше ремесло?

– Ярмарочный торговец.

– Ярмарочный?.. Объяснитесь, я не совсем понимаю, что это значит.

– Да… Я объезжаю ярмарки, рынки, покупаю… продаю.

– Теперь вы прибыли в Бельцинген?

– Как видите.

– С какой целью?

– Повидаться с сестрой, Ирмой Дельпьер, которую я не видел тринадцать лет.