Частично, хотел он добавить, но промолчал.

     Она поняла.

     — Кровь помогла бы лучше?

     Он отпрянул, пораженный не столько ее проницательностью, сколько жаждой, всколыхнувшейся в нем.

     — Только кровь? Нет. Необходимо еще кое-что… ты ведь знаешь. Но… в твоей воле, — продолжил с нарочитой веселостью Сен-Жермен, — целое княжество Натха Сурьяратас, и с твоей стороны было бы не очень разумно предлагать себя какому-то инородцу, в особенности такому ветреному, как я.

     Шутка должна была ее подбодрить, но она разрыдалась. Встать Сен-Жермен не мог, он следил, как она плачет, и с глубокой нежностью в голосе повторял:

     — Падмири, Падмири, что же теперь будет? Что же нам делать, если все против нас?

     Она прилегла на подушки и, всхлипывая, как обиженная девчонка, приникла к нему.

     — Побудь со мной в эту ночь, гордый избранник Шивы. Дай мне что сможешь и возьми все, что я смогу тебе дать. Позволь мне какое-то время побыть собой, ибо утро все переменит. Я сделаюсь рани, а ты должен будешь уйти.

     — Да, — отозвался он, совлекая с нее одежду. — Видно, любовь и впрямь самый хрупкий из божьих даров. Люди тянутся к ней, но беречь не умеют. — Он притянул возлюбленную к себе, и первые его поцелуи были горьки.

     Потом ласки стали более жаркими, правда Падмири боялась, что он причинит ей боль. Потертости на ее бедрах и ягодицах отчаянно ныли, а еще она опасалась, что их неприглядный вид его охладит. Ничего подобного не случилось, он был восхитительно нежен. Первое извержение вызвало в ней восторженный крик. Второе ошеломило ее, третье лишило сознания. Но не совсем, просто Падмири утратила свое «я». Он и она сделались нераздельны, переливаясь друг в друга: он отдавал ей себя, и она отвечала тем же. Все отошло, отлетело, все сделалось мелким — княжество, Тамазрайши, кровавые ритуалы и мятежи. Это — она поняла — был миг очищения: прошлое отступало, даруя ей новую жизнь. А еще она поняла, что они с ним теперь не расстанутся, даже расставшись. Он останется в ней, и она останется в нем. В том, что так все и будет, Падмири не сомневалась. Ибо где-то совсем рядом лопоухий Ганеша одобрительно махнул хоботом и потряс головой.

     Она не плакала, когда он уезжал. Слезы — знак слабости, а рани должна быть твердой. Стоя на просторной веранде, она напряженно следила, как исчезают вдали четыре фигурки — он и три стражника, — пока восходящее солнце не ослепило ее.

     * * *

     Письмо Сен-Жермена в Дели.

      Достойнейший Джелаль-им-аль Закатим!

      Пусть Аллах наградит тебя сильными и здоровыми сыновьями, процветанием в этой жизни и всеми радостями в иной!

      Посылаю вместе с этим письмом скромный подарок — в знак моей искренней благодарности за поддержку, оказанную моему Руджиеро в те шестнадцать дней, что он провел в твоем доме. С твоей стороны это весьма благородно, ведь мы принимали тебя не так.

      Твои рабы доставили мне различные материалы из тех, что я заказывал какое-то время назад. Особенно благодарю за европейскую землю особого сорта, ведь мои собственные запасы были уже на исходе, так что посылка пришла очень кстати.