Делаем последний круг над «Ковчегом» и летим по своим делам. Плывет внизу странная геометрия зарослей с пугливыми утками и белыми семьями лебедей...

ОБЪЯТИЯ ДУНАЯ

В вагоне не оказалось воды. Хотелось пить, и, как это бывает, разговор зашел о воде.

— В Кишиневе в сорок четвертом — ни капли! Город из рук в руки переходил. Водопровод разбит. Ни капли воды! Вспомнили о родничке в старом саду, называется Боюканы. С бидонами, с ведрами, с кружками и стаканами стояли в очереди. Ну, конечно, сейчас же и спекулянт появился. Стоит спекулянт на базаре, стеклянной банкой продает воду: «Пять рублей!..» Белым вином умывались, выходило дешевле... Точно. Я сам умывался.

— А у нас от воды деться некуда. Вся жизнь на воде... Про нас и в журнале писали. Так и сказано: «Вся жизнь на воде». Да-а... Это в аккурат там, где Дунай подходит к Черному морю.

В блокноте я тогда записал: «Вилково. Вместо асфальта — вода. Рыбаки. Староверы. Дунайская сельдь». Теперь выпадал случай по глядеть на «вторую Венецию».

Дорога из Кишинева оказалась несложной. В Измаиле (том самом, где Суворов прославился) надо сесть на маленький пароходик и плыть по Дунаю к Черному морю. Если дорого время, надо сесть на «Ракету». Этот сверкающий белый снаряд дрожит от нетерпения, как норовистая лошадь. И когда капитан в своей обтекаемой рубке отпустит наконец «удила», «Ракета» срывается с места, мчится, как и подобает ракете, только не дым из хвоста, а водяная белая пыль. И все, кто первый раз оседлал эту лошадь, переглядываются, улыбаются: вот это да! Наверх подняться? Что вы! Как листок сдует.

На Дунае новичок сразу Штрауса вспоминает и удивляется: почему же не голубой? Но такое уж свойство воды: небо огнем полыхает — и вода полыхает, небо свинцовое — и вода серая, как тоска. В погожее время Дунай кроткий и чистый, как дорогое зеркало. Если чайка летит, кажется — две чайки летят. И четыре берега у Дуная — два обычных, два «кверху ногами».

Как и подобает силачу, который держит на хребте черные баржи, рыбацкие лодки и белые пароходы, Дунай не хвастает попусту силой.

Шумливы только мелкие речки. А тут ширь, и глубь, и красота — заглядишься.

Справа и слева одинаковые берега. Старые, безглавые ветлы. Слева — наша земля, справа — заграничная. Слева — наши столбы, полосатые, с гербом. Справа — румынские. Два рыбака. Один ловит справа, другой — слева. У границы свои законы. Говорить не положено на реке. Но я думаю, эти два рыбака говорят. Наверное, так: «Ну как сегодня?..» — «А никак. Осень. Какая рыба...»

Пристань с надписью «Вилково». Толпа на пристани. Сегодня проводы в армию. Бритые рыбаки непременно хотят разбить каблуками дощатый пол дебаркадера, гармошка выдыхает через медные ноздри весь дух, какой только есть в гармошке, и вот-вот выпрыгнет из-за белого полотенца. Чья-то косынка вьется над бритыми головами. Старуха плачет. Две девчонки хохочут и сыплют на бритые головы цветочные лепестки. Частушки, «Последний нонешний денечек», «У нас еще до старта...» — все смешалось...

— Ну, все. Трап! — Капитан вошел в рубку. «Ракета» сверкнула белым хвостом и понесла гармошку и бритые головы по Дунаю.

И вот уже пусто на пристани. Плавают по воде лепестки астр и оброненная кем-то пачка сигарет «Лайка».

Двое мальчишек обращают внимание на мою «пушку» со стеклами.