Она опять принялась читать молитвы.

Панторикс остановился перед пещерой. Здесь, перед самым входом, была широкая площадка, и многочисленные зеваки, тянущиеся от города за процессией, уже столпились по ее краям. Самые предприимчивые лезли на скальные отростки вокруг, ради лучшей видимости.

А развлечение — одно из самых ярких и острых в Агрене. Пожалуй, интереснее только дележ военной добычи, когда привозят в город молодых и сильных рабов и распределяют или продают по семействам.

Только в этот раз, подумал Панторикс, будет не столь интересно. Вот и народу собралось поменьше, чем обычно, все уже знают, ничего впечатляющего в жертвоприношении больше нет.

То ли дело раньше. Жертву укладывали на каменный алтарь, успокаивали горстью анкилы, и пока она безучастно смотрела в зенит, Панторикс читал молитвы. Потом он разжигал священный огонь и трижды вонзал бронзовый нож в тело жертвы, затем соединял разрезами полученные точки. Жертва умирала при втором ударе — точно в сердце. Но этого никто не знал, видели кровь, фонтаном бьющую из аорты, в агонии дергающиеся руки и ноги.

Теперь нет ни алтаря, ни ножа. Ниньяпа приказал отдавать жертвы в корм уйгуру. Их не усыпляют, и по-видимому, конец их куда страшнее, чем при ударе ножом, но этого никто не увидит и не узнает. Они просто уйдут в черный зев пещеры... и больше не появятся оттуда.

От уйгаран, каким бы ты ни был колдуном, уйти нельзя.

Панторикс все еще опасался колдуний, хотя бы и связанных, поэтому с утра им дали напиток ассор, расслабляющий члены. Если они не способны сопротивляться действию ассора (а это вряд ли, все же они люди, не духи), то уже сейчас можно развязывать. Но ничего, подождут. Сначала нужно обратиться к духам.

Панторикс возжег пламя на треножнике. Принялся ритуальными жестами и возгласами вызывать Ниннай Акоса. Обратился, дабы не обиделись другие духи, поочередно к каждому из них. Но кровавых жертв ежегодно, двух младенцев и двух взрослых здоровых людей, требует Главный Дух-Творец, Ниннай Акос. Все мы только нити его одеяния, и он полное право имеет призывать нас к себе...

Прошло не менее трех средних долей, наконец, тэйфин закончил служение. Теперь должно было начаться самое интересное.

Первой развязали Иволгу. Она попробовала подняться... Голова сильно кружилась. Всему виной чертов напиток, конечно, который утром им вливали насильно, сквозь зубы. Иволга сразу поняла, что пить его нельзя... С трудом сделала несколько шагов. Земля и небо все время менялись местами, Иволга с трудом понимала, идет ли она к пещере, куда ее подталкивают наконечники копий, упирающиеся в ребра, или уже назад, к людям. Наконец она остановилась и твердо уверилась, что перед ней — черная щербатая, как узкая пасть, расщелина.

Прошло несколько минут, и рядом с Иволгой, так же пошатываясь, с трудом удерживаясь на ногах, стояла Ильгет. Руки их теперь были связаны за спиной, даже в таком состоянии Панторикс еще опасался женщин.

Двое стражников утвердились позади пленниц, готовые копьями подтолкнуть их вперед. И один, самый здоровенный, встал рядом, держа на каждой руке по младенцу — оба были не старше полугода, теперь их раздели, и было видно, что один из малышей мальчик, вторая — девочка. Девочка уже начала ежиться и попискивать от холода.

Наконец Ильгет ощутила укол копья в спину и шагнула вперед. Что все это значит? Что ждет их в пещере? Не переставая молиться, Ильгет шагала дальше. Они протиснулись сквозь довольно узкий проход и оказались в широком пещерном зале, свет едва проникал снаружи через щель, в которую они вошли. Стражник положил обоих детей на каменный пол. Младенцы тут же запищали.

— Я не могу на это смотреть, — прошептала Иволга. Слезы обильно текли по ее лицу.