Но она-то не была первой у Питы. До Люссаны у него было еще минимум три женщины, не считая случайных связей. Да и последней, если уж честно, Ильгет тоже не была. Вдруг занозой всплыла черная шалька, всплыла и заныла в памяти, но Ильгет старательно упрятала дурную мысль подальше.

Пита любит ее. Только ее. Даже если у него что-то и было — ведь Ильгет он все равно любил больше. Просто он заблуждался.

— Помнишь, как это было здорово, — произнес Пита, — твоя мама уехала на два дня... И помнишь, как мы кофе пили утром?

— Да, — восторженно подхватила Ильгет. Пита обнял ее за плечи. Медленно они двинулись вдоль реки. Ты неправ, мысленно сказала она сагону. Мы с Питой не случайно встретились, я предназначена Пите, и у нас — настоящая семья... до самой смерти. У нас ведь так много общего, нас так многое объединяет. Спустились вдоль реки и медленно зашагали к гостинице сквозь прозрачную летнюю ночь Зары.

На следующий день Ильгет уговорила-таки Питу пройтись по магазинам, она выбирала бумажные книги, Пита интересовался музыкой и фильмами — на Квирине ведь ярнийская культура далеко не полностью представлена. Покупали какую-то мелочь, денег хватало.

— Кажется, отсюда ты улетишь с таким же количеством чемоданов, — заметил Пита. Но он и сам покупал немало, войдя даже в некоторый азарт — идти и покупать все подряд, денег сколько угодно (по квиринским меркам у них оставалось немного, но в пересчете на лонгинские кредиты — целое состояние). Пообедать они решили в небольшом ресторане на верхнем этаже супермаркета.

Ковыряясь в мясном рулете, Пита рассказывал примерно в двадцатый раз, как в детстве он мечтал купить собственный проигрыватель, копил деньги и даже собирал и сдавал пустые бутылки. Ильгет слушала и улыбалась.

Ей нравилось такое редкое оживленно-бодрое состояние мужа. Обычно он с ней бывал не в духе.

Что же это, неужели Ярна на него так влияет? Здесь он чувствует себя своим, да и родственники — вот это ощущение корней, у Ильгет оно только сейчас появилось. Когда мама, похоже, простила ее и смирилась с ее жизнью. А Пита никогда не конфликтовал с родственниками... И при этой мысли у Ильгет снова сжалось сердце — не вспомнились, а так, темным комом прокатились по сознанию прежние многочисленные придирки матери Питы, когда муж вовсе и не думал за Ильгет заступаться, а ей и деваться было некуда.

Да что это? Неужели сагон? Как все-таки он надавил на меня... Ведь я давно уже об этом забыла!

Не надо думать о дурном. Надо строить прекрасное настоящее. Пита подлил себе соуса, Ильгет последовала его примеру.

— А я с Нелой встречалась, — сказала она, — представляешь, она ведь приехала!

— В Иннельс?

— Ну конечно.

— Ну и как у нее дела?

— Ну как... муж, она говорит, раскаялся, что работал на сагонов, — Ильгет прикусила язык. Ну нельзя же об этом! Пита замолчал.

Пита, по-видимому, и сам уже понимал, что служба его у сагонов никак не может являться предметом гордости. Правда, пережитые лишения и опасности во время военных действий он вспоминал подробно и с удовольствием, отчего Ильгет коробило. Ее-то жизнью он не интересовался. Но всякие напоминания о том, что вот, он служил у сагонов, Пита воспринимал как оскорбление.

— Я вот давно хотел тебя спросить, — начал он, отодвигая второе.

— А можно еще мороженого? — спросила Ильгет.

— Ну закажи.

— А может ты мне закажешь?

Пита сморщился, однако подозвал официантку и заказал мороженого для Ильгет, а себе — пива.