— А может ты мне закажешь?

Пита сморщился, однако подозвал официантку и заказал мороженого для Ильгет, а себе — пива.

— Так что ты хотел спросить? — беззаботно спросила Ильгет.

— Да про Бога твоего... Вот вы верите, что он любящий и всемогущий. А по вашей легенде получается так, что люди съели яблоко, и за это Бог их выгнал из рая. Я уж не говорю о том, какая это любовь...

— Это и есть любовь, Пита, — немедленно сказала Ильгет, — крепка, как смерть, любовь, люта, как преисподняя, ревность. Понимаешь?

Пита отмахнулся.

— Ревность — это уже не любовь. Это обыкновенное чувство собственности. Но я не о том, я хочу спросить — а что же Бог, когда творил людей, не знал, что они съедят это яблоко? Зачем он обрек их на страдания?

— Ты знаешь... может быть, и не знал.

Принесли заказ. Ильгет погрузила ложечку в прохладную белоснежную пену.

— Может быть, и не знал, Пита, ведь он сотворил существ, обладающих свободой воли. Понимаешь, мы всегда свободны избрать зло. Я такое стихотворение написала когда-то: и есть свобода, и она превыше всех иных даров.

— А зачем такая свобода? — спросил Пита, — Ведь он же знал, что люди наверняка изберут зло!

— Да почему знал! Вовсе не обязательно. Пойми, у нас и правда есть свобода воли. Мы можем и хорошо поступать, не обязательно — плохо.

— А почему он не вмешивается? Ну он же наш отец. Представь родителя, который выпускает ребенка бродить, как тому хочется, попадет под машину — чья вина?

— Да потому что мы-то не дети. Мы уже обладаем свободой. А он только ждет, когда мы придем к нему. Думаешь, не больно Ему смотреть на наши страдания? Но он ждет. Терпеливо. А мы снова и снова уходим от Него.

— А вот сагоны лишают нас свободы выбора, стараются лишить, — добавила она, помолчав. И снова ее осенила мысль — противостояние сагону — это же по сути отстаивание своей собственной свободы.

Свободы верить и любить.

Пита фыркнул скептически.

— Н-да... представляю себе такого Бога, который сидит и ждет, сложа ручки. А мы тут должны маяться...

— Но он же не просто ждет, — тихо сказала Ильгет, — он сам пришел и отдал жизнь за нас.

— Ну и что? Кому от этого стало легче?

— Нам. Тем, кто готов принять Его прощение.

— Ну я-то не готов, — пробурчал Пита, — конечно, ты вот такая вся духовная, а я... я видите ли, синг, и вообще негодяй.

— Ну и что? — воскликнула Ильгет, — для Бога это не имеет значения. Наоборот, твое покаяние еще ценнее! Он ведь прощает всех. Да и Пита... ну какая я духовная? Я вообще убийца.

— Так и я тоже.

— Но я верю, что Он меня примет, — голос Ильгет слегка ослаб. Кто его знает, на самом-то деле, может, и не примет. Но верить можно?

— И тебя примет, это уж наверняка, нужно только захотеть. Весь выбор за тобой...

— Знаешь, я так не могу, — сказал Пита, — или меня любят таким, какой я есть, или мне не надо никакой любви.

— Но он тебя уже любит. Он только ждет... ждет, что ты выберешь, понимаешь? Ты в любую минуту можешь сделать выбор.

Ильгет подумала, что получается как-то назидательно. Но ведь Пита сам спросил...

— Ага, — Пита отхлебнул пиво, — значит, я должен теперь еще какой-то выбор делать. Знаешь, если честно, надоело мне это. Теперь ты мне еще какие-то условия выдвигаешь...

— Ну о чем ты! — с болью воскликнула Ильгет, — разве я выдвигаю условия? Я же сказала, чего Бог от нас ждет.