– Я тебе завидую, – сказала Валентина Сергеевна, все еще прислушиваясь к звукам в палатках. – Ты во всем этом так хорошо разбираешься, все тебе понятно… Даже предугадываешь. А я-то просто жила и не думала, что мне так придется… Само как-то получилось.

– Вы мне нравитесь, Валентина Сергеевна.

– Спасибо, – чуть улыбнулась она. – Но я неплохо прожила и, может быть, еще поживу… Тоже парней окручивала. Не веришь? Непохоже?

Наконец она услышала голос Вилора, ровный, строгий: похоже, речь шла о работе. Скляр что-то ему отвечал, бубня и проглатывая окончания.

– Ой, Вилор Петрович приехал! – обрадованно воскликнула Женя, и в глазах ее блеснуло, а лицо вдруг потеряло выражение задумчивости. Это не ускользнуло от Валентины Сергеевны, однако она с прежней интонацией продолжала:

– Помню, привел меня папа за ручку на искусствоведческий факультет поступать. Встретил меня там юноша, худой, серый какой-то, на попика похож. Сидел он полчаса со мной, про картины говорил, про жизнь в искусстве. Я слушаю, а папа под дверью стоит, ждет. А этот святой-то, слышишь, ожил, про картины забыл и давай мне в любви объясняться! – Она рассмеялась. – Лицо засияло, глаза светятся!.. Короче, предложение сделал. А я, между прочим, пальцем не пошевелила и поводов не давала. Господи, девчонка была, глупая…

– Да!.. – с чувством протянула Женя. – Вы меня удивили!

– Не ожидала? Конечно, теперь я старуха…

– Нет, я не о том… – сказала Женя. – Неужели вас водили в университет за ручку? Мне всегда казалось, в ваше время все пробивались сами…

– Сами, конечно! – подтвердила Валентина Сергеевна. – Но и водили нас тоже… А потом, знаешь, я встретила его. Он был такой огромный, мужественный и… неприступный!

– Отец Вилора Петровича? – спросила Женя. – Знаю, мне рассказывали…

– Ага… Он же меня не замечал, – продолжала она. – Я специально на глаза лезла ему. И знаешь, что он сказал однажды? Ты, говорит, Астахова, как Фигаро. Смеялся… Я тогда ему письмо написала, объяснилась и хотела уехать с трассы. Он меня остановил, ну, короче, спас. Тогда было строго, за самовольный выезд с места работ наказывали. И разрешил мне звать его просто Петром и на «ты». Представляешь, какая честь была для меня! Все перед ним шапки ломают, а я подхожу к нему и говорю: «Здравствуй, Петр…» Тихонько, конечно, чтобы никто не услышал. А он: «Здравствуй, Валя…»

– Содержательная у вас молодость была, – вздохнула Женя, и глаза ее поискали кого-то среди палаток.

– И старость тоже. – Валентина Сергеевна оглянулась.

За палатками стал слышен гул автомобиля. Вскоре в лагерь въехал «газик» с блестящими на солнце стрелами по капоту и кузову. Из него выскочил бородач в кожаной куртке.

– Где Вилор Петрович? – раздался сердитый и решительный голос.

– Кто это? – испуганно спросила Валентина Сергеевна и, не дожидаясь ответа, быстро пошла к палаткам. Женя неожиданно засмеялась вслед весело и злорадно.

– Вам кого? – Валентина Сергеевна встала на пути бородача. – Вы кто такой?

Бородач смутился и сделал шаг назад.

– Я-то? Я Шарапов… – проговорил он и, скрывая растерянность, добавил: – Мне нужен Смоленский!

– Ишь ты, Шарапов! – разглядывая гостя, сказала Валентина Сергеевна. – Ну а чего кричишь?

– Это ко мне! – раздался за спиной голос Вилора. – Знакомьтесь: Леопольд Шарапов, мой конкурент.