– Я геолог, – вздохнула Валентина Сергеевна. – Правда, теперь бывший. На пенсии я, но работу еще не забыла.

– Видите как: вы – геолог, Вилор Петрович – геодезист, – заговорил Курилин, – одним словом, вы специалисты, с опытом, со специальными знаниями. А мы с Лобовым – хозяйственники. Вы смотрите на эту дорогу как специалисты. Как же мы должны на нее смотреть?.. Странно как-то мы относимся к изыскателям. Боготворим их: чародеи, маги, волшебники, но, увы, не хозяйственники и не хозяева. А мы же кланяемся вам, просим: ребята, сделайте уж получше, мы за ценой не постоим. Хорошо, вы проложили трассу – пришли строители. Мы опять в ножки падаем: ребята, милые, давай!.. Черт возьми, но мы же хозяева! Мы! Нам по дороге руду возить!.. Помните, Вилор Петрович, что вчера Лобов сказал? «Если я сниму заказ и сорву план Гипроникелю, потом ни к одним проектантам не достучусь!» Он ведь вынужден деликатничать с вами! Но за чей счет и какая цена той деликатности?

– Сто тысяч, – ответил Смоленский. – Но это иена инициативности Лобова. Не нужно путать.

– Я не путаю, – подхватил Курилин, – и если хотите, я Лобова вполне понимаю. Он выполняет государственную задачу…

– А мы играем, – буркнул Смоленский.

– И к этой сумме еще, – продолжал Курилин, не обратив внимания на реплику, – прибавьте непостроенный спорткомплекс, с которого Лобов снял деньги и бросил их на изыскания. Считайте, в этой пятилетке бассейна и спортзала на руднике не будет. А это уже цена другого порядка.

– Хороши же у вас депутаты, – проговорил Смоленский. – Как, интересно, Лобов объясняет это своим избирателям?

– Точно так же, как ты, Вилор, не можешь объяснить своим людям в партии, – в тон ему ответила Валентина Сергеевна, – оттого и разброд у тебя. Оба вы хороши.

Смоленский не ожидал этого. Своим локтем он чувствовал руку Валентины Сергеевны, напряженную и жесткую, непривычно холодную. Он помнил ее руки, пожалуй, больше, чем руки матери… От обиды, как недавно от мощных грузовиков, тоненько зазвенело в ушах. Он хотел посмотреть ей в лицо, но не решился, боясь встретить отчуждение.

Смоленский чувствовал, что сейчас ему нужно что-то говорить, не молчать, ибо это значит соглашаться – да, тоже хорошо, – мысли смешались, проносились в сознании обрывки каких-то фраз, то ли сказанных уже, то ли еще только заготовленных. Спасло то, что впереди мелькнул транспарант, установленный еще в прошлом году на месте начала трассы. «Строим мы города и дорог бесконечные ленты!»

– Здесь, – бросил он. – Отсюда и до двенадцатого километра участок совершенно прямой. Отсыпку полотна можно вести из местного материала. На третьем и седьмом километрах возможно строительство карьерой…

– Погодите, Вилор Петрович, – остановил его Курилин и вышел из машины. Следом же хлопнула дверца задней «Волги», и рядом с Курилиным оказался Лобов. Они встали лицом к просеке и о чем-то тихо заговорили.

– Хозяева, мать их… – выругался Боженко. – А говорить научились. Послушаешь, так дураком себе кажешься. И никто не виноват. Во дела!

Смоленский украдкой глянул на Валентину Сергеевну. Он ждал, что она заметит это и скажет еще что-нибудь обидное я жестокое, но лицо ее, расслабленное, усталое, мирно светилось отраженным от стекла солнечным светом. «Показалось…» – с облегчением решил Смоленский, не находя и намека на отчуждение. Курилин с Лобовым, постояв несколько минут, возвратились в машины.

– Ну, так как же вы, Вилор Петрович, считаете, – спросил Курилин, – какими глазами хозяйственники должны смотреть на свое хозяйство в руках специалистов?

– Я не терплю дилетантства, – отрезал Смоленский.