Номер князя Давида Ираклиевича Дадешкелиани оказался не самым лучшим, не самым дорогим и совсем не убранным, но Анютка не заметила неавантажности обстановки. Войдя, она позволила Давиду снять с себя накидку, бросила на столик у дверей перчатки и сумочку, прошлась вдоль стены по большой, ещё тёмной комнате и, остановившись у окна, стала ждать, когда князь зажжёт свечи. Вскоре вся комната была освещена, хоть и неярко, и лишь в углах шевелились мохнатые тени. За окном неожиданно снова собрались тучи, улица потемнела. Стоя у окна, Анютка не отрываясь смотрела на первые поползшие по стеклу капли. Давид подошёл, встал за её спиной. Анютка повернулась. С минуту они молча смотрели друг на друга. Анютка первая отвела взгляд от прямого, немного удивлённого взгляда Давида.

– Ты меня любишь? - устало спросила она.

Он молча наклонил голову.

– Я замужем. Он цыган. Из нашего хора. Он меня совсем не любит, я ему не нужна. - Анютка говорила короткими фразами, чтобы не расплакаться, говорила сама не зная зачем, с ужасом чувствуя - делает глупость, но останавливаться уже было поздно. - Я из-за него в хор пошла. Сам видишь, кем стала. Что мне делать?

– Уходи! - решительно и даже резко сказал Давид. Ни он, ни Анютка не обратили внимания на обоюдное "ты". Анютка криво улыбнулась, подняла блестящие от слёз глаза.

– Уж не к тебе ли?

Давид медлил. Затем осторожно спросил:

– Скажи, пожалуйста… Это правда, что вы с мужем не венчаны?

"Вот проклятые девки… И тётка… Наболтали!" Анютка вскинула голову, отрывисто сказала:

– Цыгане не венчаются.

Мгновение Давид молчал, затем издал короткий резкий звук, схватил Анютку на руки и понёсся с ней по комнате. Перепуганная Анютка завизжала на всю гостиницу, со стола рухнула целая стопка книг, опрокинулась тяжёлая пепельница, разлетелись бумаги, с подоконника полетел на пол горшок с геранью… А Давид, ничего не замечая, носился по комнате, возбуждённо выкрикивая что-то на своём гортанном языке. Анютке пришлось укусить его за плечо. Князь охнул, остановился, взглянул было обиженно, но тут же улыбнулся, показав свои прекрасные зубы.

– Ошалел ты, что ли, твоё сиятельство? - Анютка сердито вырвалась из его рук. - Ты что?!

– Мне сказали, что ты свободна… Но я думал, что это неправда.

– С ума сошёл? Ничего я не свободна! Я с Гришкой шестой год живу!

– Это ничего не значит! - уверенно сказал Давид. - Я женюсь на тебе.

– У-у, куда вас, ваше благородие, понесло… - усмехнулась Анютка. - Знаешь, сколько раз я такое враньё слышала?

– Князь Давид Дадешкелиани никогда не врёт! - немного надменно заявил Дато. Анютка вновь скорчила насмешливую гримасу, но ничего не сказала.

Стояла не двигаясь, позволив Давиду завладеть своей рукой, не обращая внимания на то, что он целует эту руку всё выше и выше, пробираясь от запястья к локтю, затем - к плечу, ещё тяжело дыша после галопа по комнате.

Добравшись до ключицы, Давид остановился, вопросительно взглянул на Анютку. И в который раз ей стало не по себе от этих слёз, явственно блестевших в больших и тёмных глазах, от восхищения и робости в мальчишеском взгляде. Ей захотелось сказать вслух то, что она думала, но Анютка побоялась обидеть Дато и сказала по-цыгански:

– Саво тыкно, дэвлалэ… - и положила обе руки на его плечи. И ни тогда, ни после не вспомнила, кто из них задул все свечи.

В пятом часу утра окно гостиничного номера посветлело, на нём отчётливо проявились дождевые потеки. Розоватый свет перебрался через подоконник, скользнул по потёртым штофным обоям, по картине с видами Неаполя, по безобразию из битых черепков, земли, обломанных листьев, стеклянной крошки, бумаги и рассыпанного пепла на полу, влез по сползшему с постели одеялу, двинулся по голой ноге Анютки, которая сидела в постели, прислонившись к стене, и раскуривала пахитоску.