Чачанке пришлось немало помотаться по свету, она бывала в таких местах, о которых Илья, сам всю молодость проведший в кочевье, знал только понаслышке. От Розы он услышал о ледяных вершинах Кавказа, тёмных и сырых ущельях, гремящих вниз по скалам камнях, о диких и гордых людях, злых, выносливых лошадях, древних соборах на площади Тифлиса. Ещё Роза рассказывала о солёном, зелёном Каспийском море, бескрайних песках, белом солнце, от жара которого плавилась смола на колёсах телеги, колючих саксаулах и маленьких чёрных змеях, о волшебных замках в пустыне, то появляющихся, то тающих перед глазами путников.

И холодные заливы, огромные валуны, поросшие белым мхом, сосны в три обхвата, сухой мелкий песок, листья кувшинок на чёрной воде, блёклое небо северных стран вставали перед Ильёй, словно увиденные наяву. И шанхайские грязные, покрытые жёлтой пылью улочки оживали от слов Розы, заполняясь смешными маленькими людьми, умеющими драться так, что в одиночку могли уложить десяток противников.

– С чего он тебя учить этому взялся, китаец твой?! - поражался Илья. – Бабе это зачем?

– Он не хотел, я долго упрашивала. Молодая была совсем, интересно было… Да и попробуй покочуй одна! Всяк обидеть может, а так я раз взвод полиции в Кишинёве разметала! Это ещё что, а мой Люйчик пяткой каменные стены пробивал, даром что самого под мышкой носить можно было!

Илья только головой крутил. Ещё Роза рассказывала о том, как бродила по всему Приднестровью с цирком, как училась джигитовке на лошади и акробатическим номерам, как ходила по канату с бубном и плясала под барабаны и зурну. Приходилось ей несколько раз и петь в цыганских хорах, но там она надолго не задерживалась.

– Я же молодая тогда ещё была, красивая! Только распоёшься в хоре – сейчас идут сватать! Ну, зачем мне это нужно было?

Так они и жили. И к концу месяца Илья уже не удивлялся ничему.

…С перемётом провозились до полудня. Солнце поднялось высоко над сияющим морем, прямые лучи жгли сквозь рубаху. Сначала он пытался помогать Розе, которая, вытягивая из моря крючки перемёта, снимала с них рыбёшку и ловко раскидывала её по двум корзинам: большую - на продажу, мелочь - на жарку. Но вскоре они оба убедились, что толку от его помощи никакой. В очередной раз проследив за тем, как выроненный Ильёй бычок бодро уплывает в зелёную глубину, Роза сказала:

– Отдыхай лучше, морэ. Тебе ещё обратно грести.

Илья не ответил, с тоской посмотрев на стёртые ладони. Вот уж, воистину, заставь дурака богу молиться… За каким лешим его в море понесло, что он в этих крючках да рыбах понимает?! Давным-давно пора быть на Староконном рынке, сегодня приезжают татары со своими степными, необъезженными неуками, и если не успеешь перехватить эту вонючую орду – всех коней как раз скупят одесские барышники. В прошлый раз Малай, правда, обещал, что никому, кроме Ильи, продавать не станет, но кто знает, что у косоглазого чёрта на уме, всяк свой навар ищет… А тут с этими морскими вшами ещё провозишься, пожалуй, час. Вон, рыбаки остальные уже отловились да уплыли давно…

Лодок возле песчаной косы и в самом деле становилось всё меньше и меньше. Солнце пекло нещадно, короткие волны искрились, с тихим шелестом ударяя в борта шаланды, покрытые белёсым налётом соли. Роза наконец выудила последний крючок перемёта, отцепила от него сердитого чёрного лобастика и, подумав, выкинула его за борт, сказав: "Страшенный какой-то, всех рыб мне перепугает!" Затем улеглась на дно шаланды отдыхать. Илья взялся за вёсла, разворачивая шаланду; в который раз подозрительно покосился на сидящего на носу Митьку. Когда на рассвете они отчалили от берега, на мальчишке поверх тельняшки были надеты рубаха и огромный чёрный рваный матросский бушлат.