Илья послушался. Повернулся спиной, уставился на полосу берега вдали.

Он слышал, как Роза с приглушённой руганью стягивает и выжимает тельняшку. Затем послышался мокрый шлепок: тельняшка отправилась сушиться на банку. Илья ждал шороха одежды: юбка и кофта Розы лежали рядом, - но наступила тишина. Илья прождал, как ему казалось, целую вечность, честно таращась на песчаную косу и считая носящихся над ней чаек. Затем осторожно скосил глаза.

Роза лежала на влажном, облепленном песком и водорослями дне шаланды

– вся залитая солнцем, раскинувшая руки, обнажённая. Медный крестик на шнуре сверкал между двумя небольшими грудями, покрытыми капельками воды. На животе и бёдрах уже застыла тонким налётом соль, в ложбинке живота ещё блестели капли. Волосы, курчавые, спутанные, с застрявшими в них водорослями, разметались по банке. Илья вздохнул, чувствуя, как разом вспотела спина. Протянул руку.

– Вот бессовестный… - не открывая глаз, с сонной улыбкой сказала Роза. – Сказано же было - не поворачивайся! Убери лапу свою!

Она, смеясь, приподнялась было, но Илья молча обхватил её, прижал к себе влажное, горячее тело, стиснул крепкую, как у девчонки, грудь. У него вырвалось не то рычание, не то стон, и Роза расхохоталась, запрокинувшись в его руках. Заботливо спросила:

– До берега не дотерпишь, что ли? Никак?

Илья дал понять, что не дотерпит.

– Ну, постой. Ну, минутку… - Роза, с трудом высвободив одну руку, протянула её к прикреплённой на носу, выцветшей до белизны иконке Николы Чудотворца и, продолжая другой рукой энергично отпихиваться от Ильи, перевернула святого лицом вниз.

– Вот так. Нечего ему смотреть. Святому нельзя… Ай! Илья! Ну, с ума сошёл! Шаланда перевернётся! Я-то до берега доплыву, а ты-то… ах…

утонешь… И рыба протухнет… Илья! Илья! Илья…

Он уже ничего не слышал. Полуденное солнце жгло спину. Море плескалось о борт раскачивающейся шаланды, поскрипывали уключины, пронзительно вскрикивали чайки, смеялась, откидываясь назад, Роза, вся солёная от морской воды, и капли, бегущие с её волос, щекотали руки Ильи, обжигали горьковатым вкусом его губы. Таз на корме опять накренился, и Роза, обнимая Илью за плечи, всё-таки успела пяткой сбросить его под банку.

Было уже два часа пополудни и солнце висело высоко над Одессой, когда шаланда Розы с шуршанием ткнулась в прибрежную гальку. Роза, подобрав подол, спрыгнула в воду, первым делом вытащила корзину с бычками, заботливо укрытую тельняшкой, затем выбросила на берег вёсла. Илья молча втаскивал шаланду подальше на берег, не поднимая глаз. Ему уже было неловко за то, что произошло в лодке, он не понимал, что это вдруг накатило на него, не мальчик ведь семнадцати лет, что теперь Розка подумает… Роза заметила это:

– Посмотрите на него - отворачивается! Ой, паскудное ваше племя, Илья!

– Ладно, замолчи.

– А что - вру?!

Он не ответил. Роза вытерла лицо рукавом, запрокинула голову, глядя на солнце. Затем подняла на плечо корзину с бычками побольше и объявила:

– Я в город. Уже поздно, и так по бросовой цене рыбу сдам. Всё утро коту под хвост пошло… Из-за тебя всё!

– Мелочь стухнет, - сказал Илья, глядя на вторую корзину.

– Стухнет, - согласилась Роза. - Если к Лазарю не отнесёшь.

– Я не нанимался.

– Ну и леший с вами. Мне некогда.

Сказала - и ушла. Стоя у лодки, Илья несколько минут провожал глазами её удаляющуюся синюю юбку. Затем посмотрел на корзину с бычками.

Внезапно рассердившись, пнул её ногой. Посмотрел на то, как чёрные рыбки беспомощно бьются на мокром, выглаженном волнами песке, выругался, быстро, одного за другим, покидал бычков в море, швырнул корзину в шаланду и, поглядывая на солнце, зашагал в сторону Одессы.