И она в ней — одна, совсем одна, как в тюремной камере, без единого просвета, без крошечного лучика надежды.
Она прошла к холодильнику, открыла его и постояла, глядя внутрь невидящим взглядом.
Зачем я пришла сюда? Что я тут делаю? Ах да, мне надо выпить лекарство. А врач приказал принимать его после еды. Фу, какая гадость!..
Отвернувшись и борясь с приступом тошноты, Молли поспешила захлопнуть дверцу.
Господи, как же мне нужен кто-нибудь живой, с кем можно поговорить, поделиться своей болью, своей горечью…
Почему у меня нет подруги? Ни одной? Почему сейчас, в тяжелую минуту, когда хочется разыскать в шкафу старую бельевую веревку, намылить ее и повеситься, рядом со мной нет человека, который бы утешил, ободрил, посоветовал?
Из-за твоего ненаглядного Кларенса, тут же отозвался ненавистный правдолюб — голос здравого смысла. Только из-за него, и никого иного.
Ведь друзья… они имеют обыкновение звонить или, еще того хуже, заглядывать в самые неподходящие моменты. Каково это для репутации женатого профессора французской литературы — быть застигнутым на месте преступления с незамужней преподавательницей вдвое моложе его самого?
Господи, ну почему ты не дал ему смелости сказать эти четыре коротких слова «Я не люблю тебя»? Почему позволил ему терзать меня призрачной надеждой на будущее счастье?
А зачем ты верила? Разве не понимала, что жизнь — это то, что здесь и сейчас, а не в каком-то отдаленном и весьма туманном будущем?
Верила, потому что любила, защищалась Молли. И потому что думала обрести в нем надежную опору. В которой так отчаянно нуждалась.
И что, обрела? Вот то-то же. Твоя опора сейчас на другом конце континента, а ты погружаешься в трясину тоски и безнадежности и подумываешь о веревке.
— Ох, отец… — вслух простонала несчастная женщина, сползая на прохладные плитки пола, — если бы ты знал, как мне не хватает тебя! Если бы я только могла поговорить с тобой!.. Ты мог бы дать мне сил пережить эти дни и забыть Кларенса…
Раздавшийся стук заставил ее вздрогнуть.
Молли потерла виски ладонями и смутно посмотрела в сторону двери. Кто бы это мог быть?
А ладно, черт с ним, кто бы там ни был. Она никого не ждет. Наверное, кто-то что-то продает… Постучит и уйдет.
Но «продавец» был настойчив. Он постучал еще раз и еще… Потом забарабанил кулаками.
Какого дьявола? — возмутилась Молли. Сейчас я ему покажу!
Она вскочила и распахнула дверь.
Совершенно пьяный Барри ввалился внутрь, едва удержавшись на ногах. Она ахнула, поддержала его, помогла добраться до гостиной и усадила в кресло.
— Боже мой, Барри, что с тобой случилось?
В ответ он вытащил из кармана полупустую бутылку виски, отвинтил крышку, сделал глоток и только потом, с трудом ворочая языком, пробормотал:
— П-прости, Молли… я на-напился к-как свинья…
— Что случилось? — настойчиво повторила обеспокоенная женщина.
Она достаточно хорошо узнала Барри за последние дни, и его состояние встревожило ее.
Совершенно очевидно, с ним произошло нечто из ряда вон выходящее.
— Молли, мне не к к-кому пойти, кроме тебя. Я… я не могу сегодня идти д-домой… не могу… — с нескольких попыток выговорил он и, к полному ее ужасу, заплакал, даже не спрятав лица.
— Господи, Барри, ну что ты!
Молли кинулась к нему, обняла и начала успокаивать, бормоча какие-то бессвязные, но добрые слова. Потом вскочила, побежала в кухню, заварила крепкого кофе и принесла ему.
— Выпей, тебе станет лучше, вот увидишь, уговаривала она, но, видя, что Барри не реагирует, начала поить его с ложки.
Постепенно он успокоился, забрал у нее кружку и допил все до дна. |