– Я родился в детдоме в общей беспризорной палате.

Наметив район действия, Аспид собирал по выбранной для набега местности все печатные материалы, епархиальные дореволюционные журналы, издания Императорской археологической комиссии, описания краеведов. На карту области наносились все наиболее перспективные храмы и монастыри. Дальше начиналась работа по собиранию информации: кто где что крал, если крали, то когда, не попался ли кто нибудь. Районы наиболее крупных покраж и реализованных кем либо операций обводились на карте красным карандашом. Кроме фирмы Аспида в Москве было еще немного более ста мелких и средних кустарей и добытчиков иконных товаров. Слухи об их удачных и неудачных деяниях просачивались в среду перекупщиков и спекулянтов.

Потом вступала в строй Ниночка, идеальная блондинка, дочь профессора, предоставленная себе самой с тринадцатилетнего возраста. Дача ее умершего отца была важнейшей перевалочной базой в операциях Аспида. Дача была расположена в сосновом бору, в котором было много домов известных ученых и артистов. Большие лесные участки, полное безразличие соседей и привычка к машинам хорошо маскировали приезды и отъезды груженых иконами автомобилей.

Ниночку Аспид определил работать в музей секретарем машинисткой в отдел древнерусской живописи, строго настрого наказав ей беречь музейное добро, как свое собственное. Ниночка, как и художник Голубков, вела работу с реставраторами, отдавала на промывку и реставрацию наиболее ценные доски.

– Из коллекции моего отца, – было ее любимой формулировкой. Коллекции никогда не было, но с мертвого не спросишь.

Ниночкин отец, толстый человек с одышкой, куривший с гимназических лет сигары и не могший спокойно переносить женской походки, был много раз неудачно женат и коллекционировал фотографии певцов с автографами. Государственную премию он получил за открытия в области синтетического каучука, иконами он никогда ни при жизни, ни после смерти не интересовался. Ниночка была его единственная дочь – плод его увлечения жаркого лета пятьдесят четвертого года хорошенькой буфетчицей в сочинском ресторане.

Аспид, хваля Ниночку, говаривал:

– Ты головастая! Хватка у тебя матерой волчицы. А вместе мы, как два волка с той пластинки, – и Аспид и Ниночка очень любили старую, пятидесятых годов пластинку Московского общества охотников, где егеря, воя волками, обучают охотников вою матерого волка самца и волчицы вместе. И Аспид, и Ниночка любили, предварительно распив бутылку «Камю», звездной морозной ночью, надев невесомые пушистые свитера и скользя на лыжах, завыть по волчьи в лесу, он – матерым волком самцом, а она – волчицей. Выли профессионально – собаки во всей округе, дрожа, прятались в будки и истошно брехали, а боязливые дачевладельцы запирали двери на все добавочные щеколды. Аспид искренне любовался воющей по волчьи Ниночкой – какой изгиб тела, какая совершенная вибрирующая при вое шея.

После встречи с «племянником», как он мысленно окрестил Федю, Аспид привел в действие машину подготовки набега.

Ниночка собрала в своем музее дополнительные материалы о Спасском монастыре, истории городских соборов, подготовила для Феди на музейном бланке липовое отношение в городской архив на имя Безрукова Анатолия Сергеевича, дядя Вася – Печной горшок изготовил сверхмощные сверла бур. Машины проходили дополнительный профилактический ремонт.

Приближалась весна – самое удобное для набега время. В отличие от других иконщиков, Аспид планировал операции в самое неожиданное для местных властей время – позднюю осень или раннюю весну, в самое бездорожье. В это время их меньше всего могли ожидать пытливые автоинспекторы, сотрудники ГАИ и следственных органов, в последнее время, наконец, принявшиеся за иконщиков.

Зимой Аспид провел в свое время несколько операций, но из всех своих соучастников, называемых им «камарадами», только он один был хорошим лыжником; остальные, привычные к городской жизни, передвигались по снежным просторам Русского Севера с трудом.