– Убери немедленно! Ему, может быть, и нельзя вовсе пока пить! – Долгорукий поднял голову и выдохнул с облегчением, которое даже не сумел сдерживать. Вместе с Стрешневым, которого он немного знал, к телеге подошел молодой лекарь, который прямо здесь же и начал осматривать Шереметьева.

– У тебя есть та белая плесень, которую я привез? – тихо спросил Иван у лекаря, не надеясь, впрочем, на положительный ответ.

– Не совсем. Аптекарям вытяжку из нее удалось получить и высушить. У меня есть порошок, который весьма неплохо себя проявил в госпиталях. Теперь вот граф станет подопытным. А что делать, ежели заражение крови уже пошло, и плесень жрать будешь, да на рану сыпать, а то, самое малое, это без ноги граф останется, ежели совсем не отойдет в мир иной, – лекарь соскочил с телеги, и к Долгорукому подошел молодой полковник.

– Я даже сначала не поверил, когда капрал с выпученными глазами прибежал и доложил, кого нарушитель этот привез. Лекаря вот кликнул, как знал, что пригодится, и сюда рванул. Вас ведь обоих, почитай, похоронили уже. Как раз в тот день, как мы вышли, чтобы сюда успеть, государю сообщили, что про вас ничего не известно, но что вы оба у Лопатина в тот самый момент, когда эти твари взбунтовались на ровном месте, находились, – сказал Стрешнев вместо приветствия. А затем повернулся к выдохнувшему с облегчением Семену. – Двигай за капралом, мил человек. Разойдись!

Телега тронулась и не спеша покатилась за шедшим впереди капралом. Лошадка на ходу доедала морковь, а Стрешнев шел рядом с телегой, продолжая разговаривать с Долгоруким и с беспокойством поглядывая на лежащего без сознания Шереметьева.

– Вы бунт-то подавили уже? – Иван выбрался из-под потяжелевшего Петьки и сел рядом, не решаясь пока соскакивать с телеги, чтобы идти, боясь, что гудящие ноги его могут подвести.

– Да мы почитай второй день как сюда вышли. Государь Петр Алексеевич, больно осерчал на бунтовщиков энтих, аж три полка сюда направил. Мы-то от Москвы скорым шагом шли, а остальные ближе гораздо были. Уже и успели пошуметь. Почитай все почистили по округам, один Черкасск остался. Там вся эта шушера сбилась, да ворота накрепко заперла. Знают, суки, что пощады не будет, потому огрызаться хорошо начнут. Да и все заводилы там же окопались. Так что не взыщи, князь, а придется вам заново в Черкасск ехать, – полковник развел руками. – Я сейчас не могу вам и лекаря отдать и сопровождение выделить.

– В Черкасск, так в Черкасск, – махнул рукой Долгорукий. – Главное, чтобы лекарь хороший был.

– Вот об этом не сумлевайся. Лерхе плохих до войск не допускает. Сам гоняет каждого и в хвост, и в гриву.

– Дай Бог, чтобы прав ты оказался, – прошептал Иван с беспокойством глядя на Петьку, который в это время тяжело и шумно дышал, а жаром от него веяло так, что можно было обжечься.

Глава 13

В большом доме Шереметьевых было тихо. Настолько тихо, что даже девки дворовые только и делали, что шмыгали по натертым до блеска полам безмолвными тенями, стараясь не задерживать надолго возле небольшой полутемной часовенки, которая почти всегда пустовала, и в нее забегали лишь для того, чтобы пыль смахнуть, да масло в лампадках сменить, дабы на иконы не чадили. Лишь в церковные праздники малые, когда не нужно было государя на службу в храмы сопровождать, проводили здесь хозяева положенное время, чтобы потом снова забыть на время о том, что двери эти узорчатые все же открываются. Нет, Шереметьевы не были богохульниками или, прости Господи, атеистами, но и чело не разбивали пред иконами, под суровыми взглядами взирающих на них святых, предпочитая, как любил поговаривать Петр Борисович, молитву делами своими производить.