Внезапно тишину, ставшую уже привычной, разорвал громкий шум, стук дверей и чьи-то крики.

– Что там происходит? – Варя поднялась с небольшого диванчика, на котором сидела. – Кто-то приехал? Наталья, ты ждешь гостей?

– Нет, конечно, какие могут быть гости в такое время? – княгиня встала и решительно направилась к дверям, и даже Петр у нее на руках сел так прямо, как сумел, обхватив ручкой мать за шею.

Варя обогнала ее, чтобы придержать дверь перед Натальей с ребенком на руках, но они не успели дойти до дверей каких-то несколько шагов, как она распахнулась и в комнату вошли двое мужчин. Наталья негромко вскрикнула и покачнулась, а высокий офицер бросился к ней и поддержал, не давая упасть, обхватив за талию и прижав к себе вместе с пискнувшим и готовящемся заорать ребенком. Она же только цеплялась за него одной рукой и, даже не пытаясь сдержать слезы, лепетала.

– Ваня, Ванечка, живой, – это было неожиданно и так странно, потому что Наталья Долгорукая вот уже два месяца плакать не могла. Не могла выдавить из себя ни слезинки и оттого злилась на себя. А тут стоило им войти в гостиную живыми, как слезы ручьями хлынули из глаз, хотя, казалось бы, радоваться надо. Иван же ничего не говорил, молча прижимая их к себе. Он даже не пытался успокоить рыдающую жену и хныкающего ребенка. Сколько раз он прокручивал эту сцену в своей голове, и каждый раз у него находились правильные слова, а вот когда встреча произошла не в голове, а на самом деле, и слов никаких подобрать не сумел, лишь сам с трудом слезу сдерживал, потому как знал, что только вера не давала его Наташеньке похоронить его окончательно.

В тоже время в дверях продолжала стоять Варя, прижимающая руки к груди и пожирающая глазами Петра, непривычно сурового. На висках у него она заметила несколько седых волосинок, а на переносице залегла глубокая складка, делавшая юное еще лицо старше и серьезнее. Шереметьев стоял, тяжело опираясь на тяжелую трость, а когда сделал шаг, то княжна заметила, что нога его не сгибается в колене, и идет он, наваливаясь на трость, подтаскивая ногу, как палку какую, словно не его нога, чужая, и он не умеет ею управлять.

– Ну вот, Варвара Андреевна, твой жених колченогим остался, – Петр саркастически усмехнулся. – Теперь не сплясать мне на ассамблее. И на охоту никак не выехать. Да и вообще, вряд ли на лошади могу скакать. Всё только на каретах ездить придется. И вот теперь ответь мне, а нужен ли тебе, молодой красавице такой жених, который не всякого старика обогнать сумеет? Так что, ежели отменить свадьбу отца своего попросишь, не буду я препятствий чинить.

– Вот, значит, как ты думаешь обо мне, – Варя прищурилась. Радость от того, что он вернулся, что он жив, быстро сменялась обидой на его несправедливые слова. – Да как у тебе только язык повернулся такое сказать? – она сжала кулачки. – А знаешь, Петруша, прав ты, зачем я убивалась, ночей не спала? Зачем траур как дура, жена незамужняя нацепила? – не закончив обличительную речь, потому что побоялась позорно разреветься, Варя попыталась проскочить мимо него в дверь, но уже в коридоре зацепилась юбкой за завиток ценной панели, украшающей стену. Яростно дергая ее, пытаясь освободиться, она не сразу заметила, как Петр шагнул вслед за ней.

Дверь захлопнулась, оставляя Долгоруких в комнате, а их вдвоем в полумраке коридора. Сильные руки легли на ее плечи и с силой притиснули к стене, а через секунду Варя ощутила каждой клеточкой прижавшееся к ней крепкое мужское тело.