– Да что это такое вообще? – я отскочил от окна и бросился к выходу из кабинета.

В дверях столкнулся с Эйлером, который в весьма возбужденном состоянии держал в руках какую-то тряпку, Голицким, который Эйлера весьма активно задерживал, не давая пройти.

– Государь Петр Алексеевич, я имею вам сказать… – когда он нервничал, его акцент усиливался просто в геометрической прогрессии.

– Не сейчас, – прорычал я, пробегая мимо ошарашенного секретаря. Уже выбегая из приемной, крикнул Голицкому. – Пускай Леонард Паулевич подождет в кабинете, я скоро буду. Убью сейчас кого-нибудь по быстренькому, и приду, – последнее предложение я пробормотал на грани слышимости. Меня никто и не расслышал, а ежели расслышал, то не придал моим словам никакого значения.

Когда я прибежал к месту стычки, все уже закончилось. Подбежавшие гвардейцы растащили их по сторонам и теперь откровенно не знали, что делать с высокопоставленными нарушителями. Мое появление восприняли с таким облегчением, что это даже на гвардейских мордах отразилось. Я же долго разглядывал виновников данного торжества. У Митьки была рассечена бровь, Волконскому же досталось больше. Он зажимал разбитый нос, из которого капала на землю кровь, один глаз у него уже начал затекать, и кажется на земле я видел выбитый зуб.

– У вас есть ровно пятнадцать секунд, чтобы объяснить мне, что между вами происходит, и тогда, возможно, я уже приму окончательное решение по поводу ваших судеб, – процедил я, когда закончил разглядывание этих придурков.

Они молчали, глядя перед собой. Я почувствовал, как у меня дернулась щека. Понятно, «Cherchez la femme», как говорится. Ну все, кажется, я дорос уже до принятия предложения Андрея Ивановича, иначе ничего путного не выйдет. Терять Митьку я не намерен, да и из этого туповатого недоросля еще может выйти толк. Нужно только найти его скрытым очень глубоко талантам достойное применение. Повернувшись к гвардейцам, я коротко приказал.

– В каземат, обоих. Да пускай морды из разбитые медикусы посмотрят, не мне же одному на срамоту таку любоваться. С трех пополудни по одному в мой кабинет на правеж. Начать с Волконского, – отдав распоряжение, я резко развернулся на каблуках и быстрым шагом направился обратно во дворец. Там же меня вроде Эйлер ждет, ежели я что-то не напутал в спешке.

Уже перед входом заметил какое-то разбирательство. Подойдя поближе, обнаружил Демидова, который хотел прорваться внутрь, но его не пускали гвардейцы, говоря, что государь никого не принимает. А так как Демидов не входил в тот не слишком большой список людей, которые имели право входить ко мне без доклада, то его на пороге и держали. Он же ругался и даже где-то матом, утверждая, что ему надобно только к секретарю моему попасть, чтобы честь по чести на прием записаться.

– Да вы что меня сегодня все добить хотите? – не удержавшись пробормотал я, а вслух же громко проговорил. – Акинфий Никитич, какая безусловно неожиданная встреча. И что же привело тебя в такое состояние, что ты готов прорываться сквозь вооруженных гвардейцев, дабы попасть в итоге ко мне на аудиенцию?

– Государь Петр Алексеевич, – промышленник отступил на несколько шагов назад, пропуская меня, а затем решительно заговорил. – Бунт у меня случился на заводе на Уральском, там, где как раз сталь для пушек льется.

– Тоже мне новость, – я пожал плечами, а потом развернулся и внимательно посмотрел на него. – Только вот, сдается мне, что бунты на ровном месте не происходят. Я надеюсь, ты читал про «рачительных хозяев» указ? Он не мною составлен, так все мои министры и большинство дворян поместных решило, – ну, допустим, про большинство дворян я слегка приукрасил, но имею право, дабы до особо медных лбов, коими славились Демидовы, дошло, что нужно в жизни что-то менять, ежели на бобах не хочешь остаться.