Констебли ввели арестованных в огромную гостиную, скудно меблированную и обшитую дубом. Посреди нее стоял массивный стол с громадным креслом, больше всего похожим на трон. Женщин выстроили полукругом перед столом, вошел полусонный лакей и стал зажигать свечи и масляные светильники по стенам.

В наступившей зловещей тишине можно было услышать шелест юбки, бесшумные шаги лакея по комнате. Казалось, что женщины не решаются даже перемолвиться словом и лишний раз пошевельнуться, чтобы ненароком не усугубить свое и без того серьезное положение. Констебли тоже оставили свои скабрезные шуточки и притихли, испытывая благоговейный страх перед хозяином дома. Джулиана же с интересом разглядывала обстановку, подмечая детали узора лепного потолка, резных дубовых панелей, навощенных плинтусов. Она была напугана не меньше других, но не показывала вида, поскольку заставляла себя не думать о том, какая ужасная судьба ее ждет.

Прошло не меньше получаса, прежде чем двойные двери настежь распахнулись и лакей возвестил:

— Его честь сэр Джон Филдинг. Прошу всех встать.

Джулиана чуть было не расхохоталась над такой несуразной просьбой: предложить сесть им никто не удосужился. Между тем по рядам арестованных прокатилось волнение.

Сэр Джон Филдинг в кружевном халате поверх бриджей и белой сорочки, в парике, символизирующем, что его обладатель находится при исполнении долга службы, с достоинством уселся за стол и обвел собравшихся пристальным, укоризненным взглядом.

— В чем обвиняются?

— В непристойном поведении, сэр Джон, — важно ответил судебный исполнитель. — Дебош… нанесение ущерба… проституция.

— Кто предъявитель обвинения?

— Мадам Коксэдж и миссис Митчел, ваша честь.

— Они присутствуют здесь?

— Ждут ваших распоряжений, сэр. — Судебный исполнитель поморщился и от сознания собственной значимости раздулся как индюк.

— Пригласите их.

Через минуту дамы вошли в гостиную. Миссис Митчел в своем цветном платье и кружевном чепчике выглядела, как благонамеренная домохозяйка. Мадам Коксэдж была убита горем: она уткнулась лицом в белый передник, ее плечи вздрагивали, а из груди готовы были вырваться рыдания.

— Перестань хныкать и расскажи его чести, что случилось, — приказал ей констебль.

— Я разорена, ваша честь, полностью разорена, — раздался хриплый голос. — И все благодаря этим чертовым девчонкам… Это они подбили молодых господ разрушить мое заведение, мой дом. Сначала вешались им на шею, соблазнили, накачали джином и подговорили пустить меня по миру. А вот эти три девки… — мадам Коксэдж высунулась из-под передника и указала на Джулиану, Розамунд и Лили, — они главные зачинщики. Это они сбили с пути истинного не только юных господ, но и своих подруг. А бедные глупышки доверились им, пошли у них на поводу, и вот что из этого получилось…

— Ах ты, старая… — воскликнула Джулиана.

— Молчать! — перебил ее констебль громовым голосом. — Еще раз откроешь рот, паршивая дрянь, и тебя прогонят плетьми от церкви Святого Павла до «Друри-Лэйн» и обратно!

Джулиана вынуждена была покориться и, задыхаясь от злобы, выслушала до конца навет подлых кумушек. Миссис Митчел «по велению доброго сердца и принципов законопослушания» рассказала судье о том, что несколько девушек сняли у нее помещение якобы для празднования дня рождения одной из своих подруг, а на самом деле замышляли бандитское нападение на заведение мадам Коксэдж с целью стереть его с лица земли. Они имели зуб на мадам Коксэдж и решили отомстить ей, подговорив компанию пьяных молодчиков устроить дебош и разрушить ее кофейню. В заключение сей обвинительной речи мадам Коксэдж, снова уткнувшись лицом в спасительный передник, обозвала девушек аморальными, распущенными исчадиями ада.