– Но кто может стоить таких денег? Может быть, речь идет о целой агентурной сети? Нет‑нет, не может быть, для агентурной сети они этого не сделали бы. Такого прецедента никогда не было. Это не может быть оптовая оплата группе, это совершенно немыслимо. Так кто же это может быть? Что он такое мог сделать, за что стоило заплатить такие деньги? – Она уже ковыляла к двери, натягивая на плечи шаль, ускользая из их мира в свой собственный.
– Карла не платит деньги просто так, ни за что… – слышали они ее бормотание, вместе с ней удалявшееся по коридору. Она прошла мимо шеренги столов, за которыми обычно работали «мамаши» – сейчас их пишущие машинки были накрыты чехлами, словно закутанные в плащи часовые. – Карла – такой самовлюбленный скупердяй, он же убежден, что его агенты должны работать задаром! Конечно, именно так он и думает. Он платит им гроши. Так, деньги на карманные расходы. Ну да, конечно, я понимаю: инфляция и все такое, но ведь он заплатил полмиллиона долларов одному маленькому агенту‑"кроту"! Никогда ни о чем подобном не слышала!
На ди Салиса это тоже произвело сильнейшее впечатление – пожалуй, не меньшее, чем на Конни, – но по‑своему, с поправкой на его не совсем традиционное мышление. Он сидел, подавшись вверх всем своим нескладным угловатым телом, и лихорадочно что‑то скреб серебряным ножичком в чашеообразной части своей трубки, как будто это была кастрюля, в которой что‑то пригорело на огне. Его серебристо‑седые волосы неряшливым гребешком нависали над засыпанным перхотью воротником мятого черного пиджака.
– Ну и ну, неудивительно, что Карла хотел спрятать все концы в воду, – вдруг выпалил он, как будто подчиняясь какой‑то невидимой силе. – Совсем неудивительно. Карла, видите ли, тоже ведь кое‑что смыслит в Китае. Это мне Конни говорила.
Он с трудом поднялся на ноги, одновременно схватив слишком много разных вещей: трубку, коробку с табаком, нож для разрезания страниц и своего Трахерна. Конечно, он не знает его до тонкостей. Ну, этого от него и ожидать нельзя. Карла ведь не ученый – он солдат. Но он не слеп, отнюдь нет – так говорит Конни. Ко. Он повторил это имя несколько раз, каждый раз по‑своему, как бы на разных уровнях.
– Ко. Ко. Мне нужно посмотреть, каким иероглифом пишется это имя. Абсолютно все зависит от иероглифов. Высота… может быть, даже дерево… да, я могу представить себе его как дерево… или нет?… да, пожалуй, здесь может быть еще несколько вариантов. «Дрейк», конечно же, идет от миссионерской школы. Шанхайский мальчик, ходивший в миссионерскую школу. Ну ладно, ладно. В Шанхае, видите ли, все и началось. Самая первая партийная ячейка была создана в Шанхае. Почему это пришло мне в голову? Дрейк Ко. Интересно, как его на самом деле зовут. Несомненно, мы очень скоро это узнаем. Да, хорошо. Ну, что же, пожалуй, мне тоже нужно вернуться к своим бумагам и кое‑что почитать. Смайли, как вы думаете, нельзя ли попросить, чтобы в мою комнату принесли ведерко угля? Когда отопление не включено, там просто замерзнуть можно. Я просил «домоправителей» уже раз десять, но единственное, что я получил в ответ на все мои просьбы. – это весьма дерзкие и неуважительные ответы. Боюсь, таковы уж наши времена… Anno domini… Но я полагаю, что зима совсем уже на пороге. Я надеюсь, Вы будете знакомить нас с материалом сразу же, как только он будет поступать? Не слишком приятно строить версии на догадках. Я составлю его биографию. Именно это я сделаю в первую очередь. Ко. А? Да‑да, спасибо, Гиллем.
При этих словах он уронил томик Томаса Трахерна. Принимая его от Гиллема, выпустил из рук жестяную коробку с табаком, Гиллем поднял и ее.
– Дрейк Ко. Шанхайский язык, конечно же, почти ничего не объясняет. В Шанхае ведь настоящее столпотворение, смешение народов. |