Со всех сторон слышались вкрадчивые голоса: обращение «красавица» было из них самым безобидным. Смысл этих реплик Джерри не всегда мог точно уловить, но все вокруг смеялись. Потом кто‑то попытался ущипнуть ее за грудь, и тут уж Джерри встал и подошел к ее столику. Он отнюдь не был бесстрашным героем, в глубине души он считал, что как раз наоборот, но сейчас ему пришло в голову: ведь на ее месте могла быть Кэт… Он разозлился. Одной рукой хлопнул по плечу маленького официанта, который попытался ее облапить, а другой – огромного мужчину, зааплодировавшего храбрости официанта, и объяснил им на своем ломаном итальянском, что он настоятельно рекомендует им перестать надоедать девушке и дать ей возможность спокойно поесть, А иначе он будет вынужден свернуть им их грязные шеи. После этого атмосфера отнюдь не стала более дружественной. Коротышка, казалось, рвался в бой, его рука то и дело тянулась к заднему карману брюк. Он даже порывался снять пиджак, пока наконец последний взгляд Джерри не заставил его отказаться от своего намерения. Уэстерби оставил на столе деньги, поднял с пола сумку и, взяв девушку под руку, повел ее через площадь в «Аполло».
«Вы англичанин?» – спросила она по дороге. «До мозга костей», – свирепо фыркнул Джерри и тут в первый раз увидел, как она улыбнулась. Ради такой улыбки определенно стоило потрудиться: все ее худенькое личико светилось изнутри, как иногда освещается от радости чумазая физиономия мальчишки‑оборвыша.
Потом, немного поостыв, Джерри накормил ее, а когда окончательно успокоился, разговорился, потому что после всех этих недель, когда ему не с кем било словом перемолвиться, было совершенно естественно отвести душу. Он объяснил девушке, что сам он – газетчик, репортер, сейчас не у дел и пишет роман, что это его первый опыт, хотя ему всегда хотелось писать, что его капиталы понемногу тают – те деньги, которые газета заплатила ему при увольнении по сокращению штатов. Что само по себе звучит забавно, добавил он, потому что всю свою жизнь он был вне штата и общества.
Это было что‑то вроде щедрого прощального подарка, продолжался рассказ. Кое‑что из этих денег он потратил на покупку дома, кое‑что прожил в свое удовольствие, и теперь осталось совсем немного. И тут она улыбнулась во второй раз. Ободренный, он слегка затронул тему о том, на какую жизнь обрекает человека творчества О Господи, ты и представить себе не можешь, как приходится попотеть, чтобы все, что хочешь, к а к с л е д у е т выразить с л о в а м и, чтобы оно хорошо легло на бумагу, это такое дело…
«А как насчет жен?» – спросила она, перебивая его. На мгновение он подумал, что она говорит о романе. Потом увидел ее ждущий, подозрительный взгляд, поэтому ответил осторожно: «В настоящее время действующих нет» (как будто жены – это вулканы). Хотя, впрочем, в жизни Джерри так все и было. После обеда, когда они немного отяжелевшие, под жгучими лучами солнца, не спеша шли через пустынную площадь, девушка сделала первое и последнее заявление о своих намерениях.
«Все, что у меня есть, – в этой сумке, ясно? – спросила она. – И я решила, что так оно всегда и будет. Поэтому мне не нужно, чтобы кто‑нибудь давал мне что‑нибудь, что не уместится в эту сумку. Ясно?»
Когда они пришли на автобусную остановку, она осталась с ним и слонялась поблизости, а когда пришел автобус, влезла за Джерри следом и разрешила ему купить билет. В деревушке они вместе вышли из автобуса и побрели вверх по склону холма: Джерри тащил свой мешок с книгами, девушка – сумку. Вот так все и было. Она спала почти не просыпаясь три дня и три ночи, а на четвертую пришла к нему. Школяр был настолько не готов к этому, что даже дверь спальни оказалась запертой: у него был небольшой пунктик насчет дверей и окон (особенно ночью). Поэтому Сиротке пришлось колотить по двери и кричать: «Я хочу к тебе, в твою чертову постель, ради всего святого!» – прежде чем он открыл ей. |