Князю Иванову принадлежало в Петербурге несколько больших домов. В них мирно жили многочисленные дальние родственники князя. Старые двоюродные бабушки вязали на спицах и вспоминали дни своей молодости. Воздух был напитан мятой и одеколоном. Ивановы были очень гостеприимны – кроме родственников, в каждом из домов обязательно гостил какой-нибудь близкий или дальний знакомый. Но юная англичанка Верити Байрон заняла особое место среди этих гостей. Ивановы приняли осиротевшую девушку в свой дом, и вскоре она стала полноправным членом их большой, дружной семьи. Конечно же, с того самого дня, когда Мисси впервые увидела князя Мишу, она безнадежно влюбилась в него.

Оглядываясь в прошлое, Мисси жалела об одном: что все так быстро прошло. Порой ей хотелось, чтобы ничего этого вообще не было. Если бы они не поехали в Турцию, отец был бы жив… Если бы она не влюбилась в Мишу Иванова, она спокойно жила бы сейчас в Оксфорде. Если бы в России не произошла революция, они жили бы все вместе – она, Миша, остальные Ивановы – в Варышне… Ей не пришлось бы прятаться, спасаясь от красного террора… Но то, что свершилось—свершилось. Мисси осталась один на один с судьбой, затерянная в снегах России… Впрочем, она была не одна: с ней были маленькая Ксюша и княгиня Софья – ребенок и старая женщина, и она отвечала за них…

Два дня, проведенные в Дворске в ожидании поезда, показались Григорию Соловскому вечностью. За все это время Алексей не вымолвил ни слова. Он ни на шаг не отходил от Григория, пожирая его своими огромными испуганными глазами. Куда бы ни пошел Соловский – в пекарню, на вокзал – мальчик все время ходил за ним по пятам. Только в присутствии Соловского Алексей соглашался съесть несколько ложек щей с ломтем черного ржаного хлеба.

Старый паровоз – за неимением угля в его топку кидали сосновые чурки – медленно продвигался по русским просторам, изрыгая едкий дым и искры… Наконец, издав пронзительный гудок, он подтянулся к перрону. Откуда-то из-под навеса высыпала огромная толпа людей с узлами и кошелками. Отчаянно распихивая локтями стоявших рядом, люди бросились на штурм набитого битком поезда. Вагон, предназначенный для Григория, сохранил еще былую роскошь – раньше он принадлежал одному из высших чинов министерства путей сообщения. Вагон цепляли к поездам, и чиновник инспектировал дороги. Сейчас место чиновника занял Григорий. В вагоне не было света и отопления, но широкие полки были покрыты мягким бархатом. Двое красноармейцев принесли бидон щей, несколько буханок хлеба и свечи. По сравнению с другими пассажирами, с трудом разместившимися на жестких деревянных скамьях и даже на багажных полках, Григорий и его спутники роскошествовали.

Натужно загудев, поезд отошел от перрона. Время от времени он останавливался, и тогда Григорий выскакивал из вагона и бежал вдоль путей к машинисту – выяснить, в чем дело. Увы, паровоз был очень стар, топлива было мало – даже под страхом смерти машинист не мог обеспечить быструю езду.

Красноармейцы в серых шинелях с трудом протискивались по коридорам поезда, проверяя документы. Когда у них возникали сомнения, звали Соловского – он все-таки был краскомом. Когда речь шла о крестьянах или рабочих, Григорий всегда шел им навстречу – даже если у них были не в порядке документы. Но когда солдаты сообщили ему, что в одном из вагонов едет подозрительная молодая англичанка, Соловский не сразу решил, что делать.

Она стояла в проходе под конвоем двух красноармейцев. Григорий обратил внимание на две вещи: очень красива и очень зла. Ее фиалковые глаза светились гневом – она не скрывала неприязни к солдатам, крепко державшим ее за обе руки.

– Прикажите им немедленно отпустить меня! – сказала девушка на чистейшем русском языке.