, потом на нее. Ему показалось, что инициатива, наконец-то, переходит в его руки. Еще бы поэнергичней на них поднажать… Но он был слишком измотан. Англия на каждом шагу воскрешала в его душе образы былого и напоминала, что он занимается не своим делом. Сидеть бы сейчас в библиотеке Британского музея и читать средневековые рукописи на старофранцузском. Он сказал:
— Я допускаю, что нами руководят одни и те же люди. Но доверять вам у меня нет никаких оснований.
Седой человечек сидел, как приговоренный. Опустив голову, он разглядывал свои обгрызанные ногти. Его сообщница в упор смотрела на Д. У нее было грубое властное лицо, хотя вся ее власть ограничивалась гостиницей сомнительного пошиба. Он знавал немало людей по обе стороны фронта, позже расстрелянных за предательство, чьи лица и манеры не внушали подозрений. Людей типа Ганелона по внешности не распознаешь.
— Уж не оттого ли вы так волнуетесь, что хотите получить свою долю из тех денег, которые я выручил за продажу документов? Так вот знайте — я не торгую государственными секретами.
— Ну, что ж, тогда вы, вероятно, не откажетесь прочитать это письмо? — внезапно сказала женщина. Единоборство мужчин кончилось, управляющая брала игру на себя.
Он медленно и внимательно прочел письмо. В его подлинности не могло быть никаких сомнений. И подпись, и даже сорт бумаги, на которой в министерстве писали такого рода документы, были ему хорошо знакомы. Все без обмана. Стало быть, это конец его миссии — женщине предоставлялось право забрать у него секретные бумаги, с какой целью — не указывалось.
— Как видите, — сказала женщина, — вам не доверяют.
— Почему же вы не предъявили мне это письмо, когда я приехал?
— Доверять вам или нет — было оставлено на мое усмотрение.
Фантасмагория! Ему поручили доставить бумаги в Лондон; мистеру К. велели следить за его передвижениями по городу, но не сообщили о секретном смысле его миссии; этой бестии готовы были доверить и документы, и содержание задания, но опять-таки с оговоркой «только в крайнем случае» — если его поведение окажется подозрительным. Он вдруг сказал:
— Вам, конечно, известно содержание бумаг.
Она отрубила:
— Конечно.
Но он понял по ее каменному лицу игрока в покер — ни черта она не знает. Следовательно, это еще не конец сложным хитросплетениям полудоверия и полуобмана. А что, если министерство ошиблось, что если он отдаст им документы, а они продадут их Л.? Он знал, что верить можно только себе. Больше он ничего не знал. В комнате отвратительно пахло дешевыми духами — единственный признак того, что здесь жила женщина. И это было противно, как пахнущий духами мужчина.
— Теперь вы видите, — сказала она, — что можете ехать обратно? Ваша работа закончена.
Ситуация была одновременно слишком простой и слишком неопределенной. Министерство полностью не доверяет ни ему, ни им, ни вообще кому-либо на свете. Они в свою очередь не верят друг другу. Только каждый в отдельности знает о себе, честен он или ведет двойную игру. Мистер К. знает, как К. собирается поступить с документами. Управляющая знает собственные намерения. Ни за кого нельзя поручиться, — только за себя. Он сказал:
— Мне таких приказов не давали. Бумаги останутся у меня.
Мистер К. закричал пронзительно:
— Если вы будете действовать за нашей спиной…
В прыгающих глазках полунищего преподавателя энтернационо горели жадность и зависть. Да и чего ждать от человека с такой зарплатой? Под покровом высоких идей в измученных душонках идеалистов нередко вызревает предательство.
Управляющая тянула свое:
— Вы — человек сентиментальный. |