Покой его обычных снов рухнул — ни цветов, ни тихих рек, ни старых джентльменов, рассуждающих о лекциях. После того, самого страшного налета он больше всего боялся удушья. Хорошо, что противник расстреливает, а не вешает тех, кто попадается ему в руки. Нет ничего кошмарнее затягивающейся на шее веревки.
Настал день, но сумрак за окном не рассеялся. Улица тонула в желтом тумане. Метров за двадцать уже ничего не было видно. Когда он брился, вошла Эльза и принесла на подносе яйца, копченую рыбу и чайник.
— Ты напрасно беспокоилась, — сказал он, — я бы спустился вниз.
— Я подумала, что это хороший предлог. Вы, наверное, хотите, чтобы я отдала вам ваши бумаги. — Она сняла туфлю, потом начала стягивать чулок. — О Господи, что они подумают, если сюда войдут. — Она села на кровать и засунула руку в чулок.
— Что это? — сказал он, напряженно прислушиваясь. Он вдруг понял, что смертельно боится забирать свои документы. Когда бремя ответственности чревато бедой, его хочется переложить на кого-то другого, незнакомого. Она встала и тоже прислушалась. Звуки шагов затихли внизу.
— Да это мистер Мукерджи — индийский джентльмен. Он не похож на других индийцев, которые живут внизу. Мистер Мукерджи — очень порядочный человек.
Он взял у нее бумаги — ну, теперь уже он скоро от них избавится. Она снова натянула чулок и сказала:
— Вот только он любит расспрашивать. Задает всякие вопросы.
— Какие?
— Ну, обо всем. Верю ли я гороскопам? Верю ли газетам? Что я думаю о мистере Идене? И ответы записывает. Не знаю, зачем ему это.
— Странно.
— Вы думаете, у меня из-за этого могут быть неприятности? Когда мне охота поболтать, я говорю ему всякие глупости — и про мистера Идена и вообще про все. Для смеха, понимаете. А иногда, как подумаю, что он записывает каждое мое слово, страшно становится. А то, бывает, оглянусь и вижу, что он наблюдает за мной, как будто я зверек какой. Но он всегда очень почтительный.
Он перестал слушать, мистер Мукерджи его мало заботил. Он сел завтракать. Но девочка не уходила, она словно всю жизнь его дожидалась, чтобы выговориться — его или мистера Мукерджи.
— А вы правду сказали вчера вечером: будто мы вместе уедем отсюда?
— Да, — сказал он, — я это как-нибудь устрою.
— Я не желаю обременять вас, — она опять заговорила языком дешевых романов. — Я всегда могу пойти к Кларе.
— Я придумаю для тебя что-нибудь получше, чем Клара. — Он снова попросит Роз, вчера вечером она просто была не в настроении.
— А можно мне уехать с вами в вашу страну?
— Нет, нельзя.
— Я читала, — сказала она, — как одна девушка переоделась…
— Так бывает только в книжках.
— Я боюсь оставаться с ней.
— Ты здесь не останешься, — заверил он.
Внизу бешено зазвонил колокольчик. Она сказала:
— Не зря его зовут Гам. Настоящий шум-гам.
— Кто это?
— Индиец со второго этажа.
Она неохотно пошла к двери и, берясь за ручку, еще раз спросила:
— Вы мне обещаете, да? Сегодня вечером меня здесь не будет?
— Обещаю.
— Перекреститесь.
Он повиновался.
— Этой ночью, — сказала она, — я не могла уснуть. Я боялась, она сделает что-нибудь ужасное. Вы бы видели ее лицо, когда я вошла. Я спрашиваю: «Это вы звонили?» — «Нет», — говорит и как зыркнула на меня — будто насквозь проткнула. |