Костылев увидел, что худосочного парня уложили на нарты и каюр, замахнувшись на собак длинной, похожей на острогу палкой, погнал упряжку вверх. Попав под струю, выхлестывающую из-под реактивного грузовика, упряжка сбилась с ритма, две или три собаки с безмолвным визгом кувыркнулись, подминаемые соседками, оленьи шкуры, постеленные на нарты, задрались, переворачивая упряжку, но в следующую секунду собаки вынырнули из струи и наметом пошли в гору.

Струя проходила над головами людей, они пригибались, спасаясь от тугой волны. Арматура тряслась, дрожала, грозя завалиться под напором, но ее из последних сил держали люди, держали оттяжки, бульдозер.

Уно Тильк поднялся с земли, не выпуская из рук ключа, отер варежкой лицо. Все, поставили хомут! Но скважина продолжала сифонить, выхлестывать из-под хомута. Правда, слабо. Уно открутил штурвалики вентилей, освобождая струю, пропуская ее вверх, через концевину арматуры.

Костылев понял, что одного хомута недостаточно, нужно будет ставить второй. Увязая в снегу, дымно окутывая себя дыханием, прибрел Вдовин, забрался с хриплым кряхтением в кабину бульдозера, привычно подул в нос.

— Атмосфер двадцать пять токо держит, одного хомута маловато. Счас еще один привезут.

— А с этим щуплястым что?

— С болтом который? — Вдовин подергал плечом. — В обморок хлобыснулся. Струей его подшибло, газов немного хлебнул. И мы хлебнули ба, если б не ветродуй с горы. Он и спас. А я к тебе погреться пришел, — доверчиво сообщил он. — Хоть и холодно у тебя, как и снаружи, но все железом от ветра защищенный. Да и мотор работает, теплит...

— Давай, грейся. У меня тоже не сахар тут, тоже газу хлебнул, чуть шары под шапку не уползли, еле сдержал.

— Быстер он, газ. Как ртуть, быстер, — подумав, сказал Вдовин. — Чуть проворонишь, глядь, ты уже отравленный.

— Воронить меньше надо.

С горы спустилась упряжка, резко затормозила у скважины. Вожак, пригнув голову, не рассчитал и снарядом вошел в снег, скрылся в его мякоти. Подбежавший каюр, такой же, как и Баушкин, маленький, верткий, в мохнатой одежде, помог псу выбраться из снегового плена.

— Во, новый хомут притаранили. Побегу. — Вдовин распахнул дверцу, неуклюже раскрылатившись, спрыгнул в снег, смешно подпрыгивая, побежал к скважине.

Через несколько минут поставили второй хомут, но арматура продолжала сифонить, газ кудристыми струями высвистывал из-под обоих хомутов, держа людей на расстоянии.

— Вот Геббельс, будь ты неладен! — ругнулся Костылев.

Уно махнул ему, приказывая ослабить натяг, Костылев подал бульдозер назад, заглушил мотор. Было слышно, как ревет на горе реактивный грузовик, сгоняя вниз, в речную пойму, газ, да соперничает с ним поднимающаяся поземка, с пронзительным тоскующим подвывом бросая в стекла кабины пригоршни снега, скребет по дну машины, нагнетая в душу одиночество.

— Ну и гадина! — Костылев вылез из кабины и, разгребая руками снежные смерчи, прикрываясь от болезненных укусов поземки, притащился к скважине.

— Мотор заглушил? — прокричал ему Уно.

— Элементарно.

— Что так?

— Перегрелся. Пусть охланется.

— Лады. Пошли военный совет держать.

— Случилось что?

— Хомуты газ пропускают. Надо другую конструкцию придумать. Заодно перекусим.

— Мерзлыми консервами?

— Больше нечем. Еще сухари есть.

11

— Слушай, голова, — Уно выскреб со дна банки, из углублений швов, мясные катыши, отер нож о ноздристый съеженный сухарь. Баушкин взглянул на него, в бусинках глаз отразилось что-то тревожное, печальное.

— Ты мне? — спросил он, качнулся из стороны в сторону.