– Ты любишь с нами ужинать, да? По вечерам, когда мы все вместе? Франческа, я, Джастин и Оуэн?

Роджер сосредоточился и перенес рыбешек к ведру, где плавало уже пять таких, и принялся снова крошить белый хлеб в банку из-под джема. Потом осторожно наклонил банку над водой.

Флейм лежала рядом с ним на животе, не беспокоясь, запачкается платье или нет. Она оперлась подбородком на руки и вздохнула. Какой бы отличный портрет могла нарисовать Венди. Хороший художник обязательно подметил бы терпение Роджера. Он замирал, как леопард на охоте, но в нем жила нежность ягненка. Когда ему надоест, он выпустит рыбу обратно в реку. Хороший художник сумел бы изобразить умирающее лето – все оттенки охры и оранжевого на кустах и на траве. Хороший художник. Такой, как Венди. Флейм должна с ней попрощаться. Пока она этого не сделает, она никогда не смирится с мыслью о ее смерти. Она должна поехать и сказать ей: прощай. Полететь в Канзас, куда отвезли ее тело потрясенные родители, чтобы похоронить.

Флейм резко села. Пока она сама не увидит камень с именем Венди, цветы на ее могиле, до тех пор Венди ее не отпустит!..

– Я возвращаюсь, Роджер. – Флейм положила руку на плечо дяди. Он обернулся.

– Идешь домой?

– Да, мне надо поговорить с мамой. Ты еще будешь рыбачить?

Роджер кивнул.

Флейм встала, нашла свои шлепанцы. Прохладный ветерок, игравший над рекой, приподнял подол платья. Еще раз улыбнувшись дяде, она пошла к дому. Она не боялась оставить Роджера одного. Он умел плавать. А Венди Гиббс никогда не умела…

Но эту вещицу создали не в дизайнерском цехе «Альционы». Ее придумала его сестра, Флейм. Та, чья известность как дизайнера, благодаря усилиям Джульетты, и в Италии, и в Британии быстро росла. А ее талант – Джастин хорошо понял это в последние дни – становится опасным. Впрочем, в сестре таилось множество и других опасностей. Она умна, но слава Богу, все еще очень доверчива, поэтому Джастину удавалось держать ее подальше от Вудстока; потрясающе красива, хорошо хоть, что против него она не может использовать это оружие.

Джастин не терял времени зря. Он наблюдал за гостями, слушал, вникал, делал выводы. Самое интересное, обнаружил он, у сестренки явно разбито сердце. Но кто его разбил? Кто-то в Венеции? Нельзя ли использовать это обстоятельство в собственных интересах?

Он набрал номер и стал ждать. Скотт ответил на восьмой гудок сердитым голосом. Нетрудно было догадаться, чем он занимался.

– Скотт, это я. Ты видел последний номер? – И он назвал журнал, лежавший перед ним.

– Что? Какой? Нет, а что? – В трубке послышался недовольный женский голос, звавший его обратно в постель.

– Ну ладно, купи. Прочтешь и сразу вытащишь свою задницу из койки! Собирай вещички, приезжай на уик-энд, познакомишься с моим милым семейством.

Он повесил трубку, не желая слушать возражений. Потом уставился на фото. Престарелая матрона изображала улыбку перед камерой. Она была в безвкусном платье из синего шелка, с прической в смешном стиле «помпадур». Но на шее у нее красовалась и впрямь замечательная вещь… Эта вещь прямо взывала к читательницам журнала – женщинам высшего света и с деньгами. Колье. Сапфиры, бриллианты и янтарь просто слепили глаза. Странная комбинация, казалось бы, совершенно невозможная, непрофессиональная. Но оригинальная, свежая, яркая и… блестяще профессиональная! Черт бы побрал! Он схватил журнал и швырнул его в камин. Камин не горел, это было символическое сожжение. Джастин должен испепелить и саму ее! Пламя. Пламя по имени, пламя по натуре. Пламя по судьбе. Он потушит это пламя. Очень скоро…

А Роджер наблюдал за ним из холла. Он забыл о рыбках, но вспомнил кое-что другое. Он вспомнил, когда Джастин был так же встревожен.