— Это его дело. Он знает, чем рискует.

Подброшенное быком и болтающееся сейчас в воздухе тело Мэтана Джаста походило на тряпичную куклу. На арене появились всадники с длинными пиками и попытались оттащить быка.

Но Конеруж, замерев, стоял над распростертым телом, словно дикая кошка над своей добычей.

Граф Брасс, не успев даже осознать, как это произошло, уже выпрыгнул из ложи и бежал вперед в тяжелых медных доспехах, и всем казалось, что это бежит медный величественный исполин.

Пропуская графа, всадники расступились. Брасс, вцепившись могучими руками в бычьи рога, начал оттаскивать животное назад. От напряжения вены вспухли на его лбу.

Бык пошевелил головой, и граф потерял опору под ногами.

Над ареной воцарилась тишина. Иссольда, Богенталь и фон Виллах, побледнев, привстали со своих мест. Все замерло. И только в центре круга бык и человек мерились силой.

Ноги Конеружа задрожали. Он хрипел и отчаянно рвался из рук графа. Но Брасс, дрожа от напряжения, не ослаблял хватки. Мышцы шеи вздулись и покраснели, и казалось, что его усы и волосы встали дыбом. Постепенно бык ослабел и медленно опустился на колени.

Мужчины бросились к раненому Джасту. Толпа по-прежнему безмолвствовала.

Несколько минут спустя граф Брасс могучим рывком уложил Конеружа на бок.

Бык лежал тихо, безоговорочно признавая свое поражение.

Граф отпустил его. Конеруж так и лежал, неподвижно, лишь посматривая на человека остекленевшими непонимающими глазами; хвост чуть шевелился в пыли, огромная грудь тяжело опускалась и вздымалась.

И только тогда толпа взорвалась аплодисментами, и шум в амфитеатре достиг такой силы, что, казалось, весь мир должен был слышать его.

А когда Мэтан Джаст, пошатываясь, зажимая рукой кровоточащую рану, подошел к графу и с благодарностью пожал ему руку, люди вскочили с мест и с небывалым восторгом, стоя, приветствовали своего Лорда-Хранителя.

Под крышей в ложе плакала от гордости и пережитого волнения Иссольда, и, не стыдясь, вытирал скупые слезы Богенталь. Не плакал только фон Виллах. Он лишь кивнул головой, отдавая должное мастерству Брасса.

Граф подошел к ложе и, перепрыгнув через ограждение, оказался рядом с ними. Он от души радовался и размахивал руками, приветствуя жителей Камарга.

Немного погодя он поднял руку, требуя тишины, и когда шум стих, обратился к собравшимся.

— Аплодируйте не мне. Аплодируйте Мэтану Джасту. Это он, проявив чудеса ловкости, сорвал с быка ленты. Смотрите, — он развел в стороны руки и растопырил пальцы, — у меня ничего нет! — Он снова засмеялся. — Давайте продолжать праздник.

И с этими словами граф сел на свое место.

К Богенталю вернулось прежнее хладнокровие. Он наклонился к графу.

— Ну, и ты будешь еще утверждать, что предпочитаешь не вмешиваться в борьбу других?

Граф в ответ улыбнулся.

— Ты неутомим, Богенталь. Это же совсем другое дело, не так ли?

— Если ты еще не отказался от мыслей об единой мирной Европе, тогда это одно и то же. — Богенталь потер подбородок. — Разве нет?

На мгновение Брасс задумался.

— Возможно… — начал он, но затем покачал головой и засмеялся. — Ты хитер, Богенталь. Тебе время от времени удается ставить меня в тупик.

Но позднее, когда они уже оставили ложу и направлялись обратно в замок, граф хмурился.

Когда граф Брасс и его окружение въехали во двор замка, к ним подбежал тяжеловооруженный стражник, указывая на стоящий в центре двора изысканно украшенный экипаж и несколько вороных лошадей.

— Господин, — выдохнул он, — пока вы были на празднике, пожаловали знатные гости, но я, право, не знаю, примете ли вы их.

Граф внимательно разглядывал карету.