Конан вспомнил о маленькой танцовщице, беззащитной в этом мрачном чертоге. Он повернулся и понесся назад, как бежит хищник, озираясь даже во время прыжка, чтобы в любой момент отразить нападение слева иди справа.

    Сквозь деревья неясно проглядывали очертания дворца, но Конан вдруг заметил нечто иное - сполохи огня, красными отблесками игравшие на полированном мраморе.

    Конан нырнул в тень кустарника, росшего вдоль разрушенной улицы, пробрался сквозь густую поросль и подобрался к краю открытой площадки перед портиком.

    До него донеслись обрывки речи. Колеблющиеся языки факельных огней шевелили неровные тени на эбонитовых плитах.

    Это были жрецы из Кешана.

    Они двигались друг за другом по мраморной лестнице, высоко подняв свои факелы над головой. Горулга возглавлял процессию. За ними брели негры, служители жреца. Замыкал шествие высокий негр со странным выражением лица. Конан нахмурился. Это был Гравунга, про которого Муриела сказала, что это он открыл тайну пруда Зардхебу. Конан хотел бы знать, насколько серьезно Тхутмекри впутал этого негра в свои интриги.

    Конан поспешил к портику, осторожно обходя открытую площадку и прячась в тени.

    Жрецы не оставляли охраны при входе. Они были уверены в безлюдности места. Через минуту Конан уже был позади них у дверей тронного зала.

    Незаметно прокравшись вдоль стены, он достиг большой двери, пока жрецы еще шли по залу. Их факелы отбрасывали тени назад, они шли не оглядываясь.

    На мгновение они задержались у золотой двери справа от возвышения.

    Зазвучал голос верховного жреца, вибрируя под сводами зала. Горулга говорил на непонятном Конану языке. Затем жрец толкнул золотую дверь и вышел, отвесив легкий поклон. За ним вошли остальные, тоже кланяясь. Золотые двери закрылись, и Конан проскользнул через зал и альков позади трона. Он бежал беззвучнее, чем проносившийся меж колонн ветерок.

    Лучики света пробивались сквозь отверстия в камне, когда Конан осторожно открыл потайную панель. Он проник в нишу и припал глазом к отверстию.

    Муриела сидела на возвышении прямо и гордо, руки ее покоились на коленях, голова была прислонена к стене, совсем близко от его глаза.

    Пьянящий аромат ее волос проник ему в ноздри.

    Конан не мог видеть лица девушки, но ее поза говорила о том, что она сидит и смотрит куда-то в пространство, поверх чернокожих бритоголовых исполинов, стоявших перед ней на коленях.

    Конан одобрительно усмехнулся. «Девочка - неплохая актриса», - заметил он про себя.

    Конан знал, что Муриела охвачена страхом, но держится и не подает виду. В свете факелов она и вправду выглядела божеством, если кто-нибудь видел божество, полное трепетной жизни.

    Горулга затянул странную песнь, очевидно, на древнем и священном языке Алкменона, передаваемом высшими жрецами из поколения в поколение.

    Песня показалась Конану бесконечной. Он встревожился. Лишь бы Муриела выдержала до конца. Если же нет… Он ощупал меч и кинжал. Он не допустит, чтобы негры пытали и убивали маленькую плясунью.

    Наконец ритуальная песня закончилась, и крики жреца оповестили об этом. Простирая руки к оракулу. Горулга воскликнул зычным, богатым оттенками голосом, каким обладал любой посвященный жрец в Кешане:

    -  О, великое божество, сидящее во тьме, позволь сердцу твоему смягчиться, позволь раскрыться ушам твоим для слов моих, и губам твоим раскрыться до ушей моих, - ушей недостойного раба твоего, простертого в пыли перед тобою.