— Ай, щоб тоби!… — удалось расслышать его товарищам.

Они бросились на звук с хорошей начальной скоростью — хоть на Олимпиаду посылай отстаивать честь и достоинство державы, — а потому довольно быстро достигли места событий.

События были озвучены со вкусом: нечленораздельное бормотание, треск ломающихся веток, пыхтение и отчаянный поросячий визг.

Поспешив на звук, партизаны вскоре стали свидетелями большой человеческой драмы — на краю огромной ямы-ловушки висел, ухватившись за торчащие корни деревьев, покрасневший от напряжения Жабодыщенко, а на дне метался крупный лесной кабан, визжавший от испуга.

Первым к пострадавшему приблизился Салонюк, склонный философски и критически оценивать ситуацию:

— Ну що, мысливець, догрався?

Жабодыщенко оборотил к командиру отчаянное лицо с молящими глазами:

— Ой, хлопци, допоможить! Скорише, бо впаду зараз!

Сидорчук с Перукарниковым и Маметовым бросились на выручку, но очень быстро обнаружилось, что вытащить Жабодыщенко — дело не простое и требует крайнего напряжения всех сил. Далее разыгрывается следующая постановка.

Сидорчук, покрасневший от напряжения, держит Жабодыщенко за шиворот:

— Ще трохи, и я лопну.

Маметов, с выпученными, как у бешеной креветки, глазами:

— Трактор, однако, надо!

Перукарников, звенящим от усилия голосом:

— Как же это тебя угораздило-то, Микола?

Жабодыщенко, пытаясь упереться во что-нибудь ногами и по этой причине болтаясь над ямой, словно шарик на веревочке:

— Чую — хрюкотыть. А де воно, не бачу… шукаю, шукаю… ось так и звалывся.

Салонюк довольно озирает картину со стороны:

— Ну що, верхолаз?З горы далеко, на гору высоко?

Наконец общими усилиями Жабодыщенко вызволили из этого сомнительного положения, после чего неугомонный кулинар и гурман снова стал развивать наполеоновские планы относительно «свинки»:

— Товарищу командир, та вы подывиться: яка свыня гарна знайшлась! Зараз и сала, и мьяса буде до биса!

Салонюк заинтересованно посмотрел на сало-мясо, хрюкавшее внизу:

— Одне порося вытяглы, теперь треба помозгувати, як другого вытягты. Але то вже дило.

Бедному кабанчику так и не удалось встретить следующий рассвет. Спустя несколько часов над лесной поляной витали упоительные запахи жареного мяса, дымился костер, партизаны сыто икали и упаковывали остатки кабанчика в вещмешки.

— Какая жалость, что соли нет, — вздохнул Перукарников. — Так бы присолили, и был бы что надо, и в дороге не испортилось бы.

— Воно и так то, шо надо, — сообщил Жабодыщенко с набитым ртом.

— Не бийся, — успокоил Перукарникова добродушный Салонюк, в котором сытный обед разбудил все лучшее. — Це мьясо с нашим Миколою николы не пропаде, вирно я кажу, Жабодыщенко?

В ответ раздалось утробное урчание.

— Вирно? — уточнил Тарас.

— Угу, а як же.

В отличие от своих неугомонных товарищей, Василь Сидорчук уже успел уютно устроиться на ночлег, подсунув под голову вещмешок. От сытости и тепла его разморило, и он стал уже медленно уплывать в сон, когда почувствовал, что «подушка» стала потихоньку уползать из-под него. Надо бы повернуться да задать трепку этому горе-шутнику, но Сидорчуку было чересчур хорошо, чтобы он решился хотя бы пальцем шевельнуть

Мешок тем временем утягивался куда-то, и Василь слабо запротестовал:

— Перукарников, це ты? Кинчай дурня валять, бо зараз не до гумору, треба трохи подремати.