— Нет, этому не бывать, — проговорила она, — ты не сделаешь этого…

— Ну, а если бы сделал?…

Говоря таким образом, Доман в раздумье опустил глаза вниз, когда же он поднял их, Дивы не было у ограды. Она вошла в храм, села на камне, прижала обе руки к сердцу и со страхом поминутно оглядывалась…

Доман долго следил за нею, наконец, воскликнул с решимостью:

— Случалось же прежде, да и не один еще раз… Почему бы и теперь не повториться тому же… По доброй воле со мною не пойдет, но сопротивляться не будет… Без нее я жить не могу!.. Она должна быть моею!.. Собственной кровью заслужил я ее!..

Он уж хотел было тронуться с места, как Визун неожиданно удержал его за руку:

— Что с тобою, Доман?

— Еще вчерашняя битва из головы не выходит… да… и много других дел, о которых я думал ночью во время бессонницы… Кстати, скажи-ка, старик, правда ли, что князья увозили женщин из храма?…

Визун посмотрел на него.

— И не только князья, но и кметы? — прибавил Доман. Старик долго угрюмо молчал.

— Скверные люди, скверно и делали… что же тут особенно удивительного?… Да тебе-то на что знать об этом?

Оба взглянули друг другу в глаза.

— Казалось бы, время тебе и домой воротиться, — промолвил сердито старик. — Нечего здесь без дела сидеть…

Визун повернулся спиной к кмету и тихо побрел в свою хижину.

Доман со злостью поглядел ему вслед и направился к берегу.

Там уж Самбор давно дожидался в лодке. Доман уселся с ним рядом, и оба, взявшись за весла, отчалили от берега. Доман мысленно повторял про себя:

— Видно так суждено… Она будет моей!

XXX

Уже издали можно было заметить людей, собиравших трупы и складывавших их в одну общую кучу, которую потом засыпали землею. Люди работали над могилами — казалось, где бы тут взяться веселью? Между тем отовсюду неслись песни и оживленные крики.

— Вот чем кончилось ваше желание нас уничтожить, разбойничье племя! Куда девались ваша уверенность, мужество ваше, да пленные? Горсть земли на глаза, удар в грудь копьем — вот вам и вся награда… Долго будут вас ждать ваши жены, стоя у порогов своих… Вернетесь к ним вурдалаками разве, чтоб по ночам высасывать кровь из детей…

Итак, беспрестанно меняясь, дружина Пяста рыла могилы день, рыла другой и третий — до тех пор, пока мать-сырая земля не покрыла всех. Тела павших в битве полян предали торжественному сожжению.

Когда покончили с очисткой поля, Пяст, собрав своих воевод и старшин, обратился к ним с речью:

— Я сказал вам, что на том самом месте, где судьба нам пошлет первую нашу победу, я велю выстроить стольный город. Как сказал я, так и быть должно. Но не время еще приступать к работам: сперва пусть вернутся те, что пошли на поморцев покарать их мечом и огнем; сперва подумаем, как бы Лешков в плен захватить, чтобы опять не пожаловали сюда со своими проклятыми немцами… Пусть теперь отдыхают все… А там соберемся и мы в поморскую землю на охоту за молодыми князьями…

Эта весть всех обрадовала, и каждый пошел готовить оружие. В Миршовой хижине, снова обстроенной на скорую руку, гостил бортник-князь у старого гончара. Кметы сбирались недолго. Был назначен и день выступления в поход, как однажды утром заметили нескольких всадников, выезжавших из леса. То были Бумир и Лешки. Медленно подвигались они вперед, ни с кем не здороваясь; да и их никто ни рукою, ни словом не подумал приветствовать. Доехав до хижины Пяста, всадники сошли с лошадей.

Стоявшие тут воеводы грозно смотрели на них, но Бумир ответил им тем же.