— Ладно, — согласился Аскилта, — только вот что… Мидгар хитрил, говоря, что оружия у него — меч да плетка. Но братец-то его, или кто он там на самом деле, показал, как огнебойные шары запускать. Можно, я напоследок на Город один скину, чтобы у них крыша провалилась?

— Я тебе скину! — вскипел гном. — Кровожадный какой нашелся! Поворачивай, куда тебе старшие велят!

— Сам бы и поворачивал, — буркнул юнец, мысленно еще раз возблагодарив судьбу за то, что у Гнубуса из Тюирнлги слишком короткие ручки и ему нипочем не дотянуться сразу до желтой и зеленой полосок.

Летучий челн описал плавную дугу и стремительно понесся к югу. Далеко позади серебристой искрой виднелся второй корабль. Им управлял Да Дерг.

Глава восьмая

Условия битвы

Знайте же, что боги жаждут, чтобы веровали в них и чтобы сомнение было грехом.

У них не было лиц, только светлые силуэты, проступавшие сквозь мрак в углу комнаты. Свет словно таился внутри тонких фигур, не освещая ничего, кроме них самих, — казалось, два огромных светляка пристроились на невидимых листьях в ночном лесу.

И голоса, то негромкие, как шелест древесной кроны, то поднимавшиеся до рокота водопадных струй, возникали совсем не там, где находились Посланники, а сразу повсюду, накладываясь и повторяясь эхом так, что иногда трудно было разобрать слова их.

Впрочем, они больше молчали.

Говорил Ариман. Он сидел на своем троне, уронив левое крыло и склонив голову к плечу, и в голосе его не было ничего, кроме печали. Яркий круг служил основанием его трону, темный бог напоминал жуткое насекомое, примостившееся на кувшинке неведомого цветка посреди черного озера. По правую сторону застыл в своей нелепой униформе Тавискарон Тучегонитель, внутренне трепеща и время от времени громко клацая зубами. Конн стоял слева от трона, внимательно слушая разговор небожителей.

— Я был тяжелыми каплями, падающими одна за одной из темной тучи, нависшей над человечеством, — говорил Ариман, — предвестником молнии и самой молнией, предчувствием гибели и свершением оной. Меня молили отвратить взгляд мой, не убивать ни большого, ни малого, ни отца, ни матери… И, говоря так в сердце своем, трепетали в томлении, зная, что смерть неизбежна, и станет она наградой лишь храброму, а сонмы размножившихся без счета уйдут, не оставив следа, чтобы вечно скитаться по Серым Равнинам. С именем моим на устах шли в бой отважные воины, имя мое шептали те, кто поднимал паруса, отправляясь в неведомые земли, великие злодеи и великие герои замышляли и вершили дела во славу мою!

— Ты возгордился не в меру и сам выбрал удел свой, — возник голос Посланников, подобный рокоту южного ливня. — К Митре возносятся ныне молитвы, и нет Ему дела, отважно ли сердце молящегося или сир и убог он, из палат каменных доносится глас его или из тростниковой хижины, ибо Податель Жизни внемлет каждому сердцу, и благодать Его распростерта над всеми…

— Если так, наступает время, когда человек не сможет пустить стрелу желания выше себя самого, ибо станет уповать лишь на волю небес. Приближается время, когда человек церестанет смотреть на звезды, ужасаясь Великой Беспредельности, но стремясь познать хаос, частица которого живет в душе его. А те, кто будет поднимать голову, станут считать небесные светила, как скупец пересчитывает золото свое, в надежде, что звезды подскажут дорогу к счастью.