Руад уже заносил меч, когда сверху, из ветвей дерева, на головы им упала зеленая сеть. Среди густой листвы мелькнули тени в зеленых накидках, раздался испуганный вскрик, и все смолкло.

Упругая сеть двигалась, как живая: она туго оплела и Вепря, и троих воинов, она душила, стягивала, влекла навстречу острым клыкам… Рофесса отчаянно ругался, понося женскую глупость и пытаясь перерезать клинком скользкую лиану: Конн узнал виденные на живой картине желтоватые стебли удави — поползня…

Красные немигающие глаза были совсем рядом, из разинутой пасти Вепря несло смрадом, на желтых клыках блестела слюна.

Сиды бросились было на помощь, но, смекнув, что плита, прикрывающая провал, может не выдержать их тяжести, остановились в замешательстве.

— Корни! — прохрипел Руад. — Перерубите ему корни!

Кто-то ударил мечом по корням поползня, и стебли лианы сразу замерли. Замерли, но не отпустили. Руки Рофессы, Конна и Дагеклана оказались стянуты столь туго, что нечего было и думать воспользоваться оружием, чтобы перерезать живую сеть.

Теперь время работало на Аримана. В глубине его маленьких красных глаз разгорались радужные сполохи, и голос темного бога звучал в сознании трех беспомощных воинов: «Смерть! Еще немного — и вы погибли… Я победил, победил!»

Тяжелое хлопанье крыльев раздалось неподалеку. Шаги — кто-то осторожно приближался к ним по треснувшей плите — ловушке. С трудом повернув голову, Конн увидел человека в кожаных латах и мягких яловых сапогах. Ветер трепал густые черные волосы, на загорелом лйце ярко блестели голубые глаза.

В руке воин сжимал копье с серым древком и черным, слегка зазубренным наконечником.

«Ннок! — прозвучал беззвучный голос Аримана. — Ты пришел, мой преданный вассал! Пришел и принес Копье Дагда… Подлинное копье, которое я приказал тебе похитить у глупой Матген. Отличная мысль — прикончить врагов оружием, которым они тщились уничтожить твоего господина! Убей их, Ннок!»

Черноволосый остановился, задумчиво глядя на пленников. Если бы Ариман не назвал его по имени, Конн никогда не признал бы сводного брата. Они вовсе не были так уж похожи: смуглая обветренная кожа туго обтягивала резкие скулы Ннока, крылья прямого, несколько длинноватого носа трепетали, словно он к чему-то принюхивался, голубые глаза, более светлые, чем у Конна, смотрели пристально и неумолимо… Он был ниже и шире в плечах, чуть кривоватые ноги выдавали прирожденного всадника.

— Ты приказываешь мне убить их? — раздался низкий, хрипловатый голос сына Матген.

«Убей!» — повторил Ариман.

— Но один из них — мой брат.

«Ты не должен испытывать колебаний, когда приказываю я, твой господин!»

— Господин? В Железном Замке я лицезрел крылатое существо с головой насекомого, а сейчас вижу борова с подбитым глазом.

«Да как ты смеешь, ничтожный! — беззвучный голос загрохотал, и Конну показалось, что череп его сейчас разлетится на тысячу кусков. — Дай мне восстановить силу, и я предстану в любом обличии, в каком пожелаю! А сейчас — убей, убей, убей!»

Словно подчиняясь этому мысленному заклинанию, Ннок поднял руку, сжимавшую Копье Дагда.

— Будь по-твоему, — сказал он.

И вонзил черный наконечник в оскаленную пасть Небесного Вепря.

Глава одиннадцатая

Корабль и радуга

Хорошо мне видна теперь,

ясным утром после восхода,

семицветная дорога

через гряду запредельного леса…

Три дня и три ночи Инис Фалль оплакивал павших. На четвертое утро возле того самого места, где Конн увлек в море неприкаянные души, на воду были спущены пять огромных плотов с величественными саркофагами из эбенового дерева, украшенными гирляндами цветов и венками из веток терновника.