Растерянный Диксон молча попытался сформулировать достойный ответ. Ибо кто на всем свете может дать определение любви? Он мысленно попытался дать понятное объяснение, понимая, что делает это не столько ради бога, сколько ради своей избранницы, пусть она и не могла знать, что такое любовь, и что она значит для него. Когда он умолк, на него снова начала давить гнетущая тишина.

— Итак… — наконец, ответил Иль. — Я понял, что любовь — главенствующий принцип человеческого мира и измерения. Но здесь ее не существует. Какое тебе до этого дело? Любовь возникает между двумя полами вашей расы. А моя жрица бесполая. Между вами не может возникнуть чувство любви.

— И все же я видел ее в облике женщины, — сказал Диксон. — И я люблю ее.

— Ты влюбился лишь в красивый образ, — проговорил Иль.

— Поначалу, может, так оно и было. Но теперь… нет, сейчас все гораздо серьезнее. Возможно, мы чужды друг другу вплоть до структуры материи, разума, мыслей и даже души. Но, в конце концов, это лишь поверхностное сравнение. Объединяет нас только одно — жизнь. Мы живые, одушевленные и свободные существа. Где-то в глубине души находится та самая искра жизни, благодаря которой мы способны по-настоящему любить друг друга.

Когда Диксон закончил говорить, наступила зловещая тишина.

— А ты, моя жрица? — наконец прервал молчание Иль. — Что ты на это скажешь? Ты его любишь?

Диксон почувствовал, как существо, до сих пор пребывающее у него в объятиях, непроизвольно содрогнулось. Она, — он не мог думать о ней как о бесполом существе, — находилась в присутствии ее бога и слышала, как тот напрямую обращается к ней, из-за чего благоговейный ужас затуманил ее разум. Но через мгновение она ответила тихим прерывистым шепотом, очень похожим на обычные слова, но вместе с тем не являющимися полноценной речью или последовательностью мыслеформ:

— О, великий и могучий Иль, я… я не знаю такого слова. Я лишь знаю, что без Диксона моя жизнь потеряет всякий смысл. Я даже предала свою веру, чтобы освободиться от твоей власти и умереть простой человеческой смертью, воссоединившись со своим возлюбленным в загробной жизни, если, конечно, такая жизнь существует. Будь у меня выбор, я, ни секунды не раздумывая, оставила бы все как есть. Если это любовь — то да, я люблю Диксона.

— Он, — возразил Иль, — существо другой расы, мира и измерения. Ты же видела его настоящий облик.

— Мне все равно, — ответила жрица более уверенным голосом. — Я только знаю, что не могу… не хочу жить без него. Я люблю… не его тело, и не знаю, почему так случилось. Мне лишь известно, что люблю его.

— А я люблю ее, — ответил Диксон.

Все-таки обмен мыслями являлся довольно странным способом общения, привыкнуть к которому было не так-то легко.

— Я не знаю, каким меня видишь ты, но меня немного пугает твоя настоящая внешность, — продолжал он. — Но знаешь, наша встреча меня кое-чему научила. Твой нынешний отталкивающий облик и красивая внешность девушки из моего мира — и то и другое не более чем пустая оболочка твоей настоящей сущности. Мне все равно, как ты выглядишь, потому что это всего лишь иллюзия.

— Да, — пробормотала жрица. — Да, я понимаю. Ты прав. Наши тела, каким бы они ни были, не имеют никакого значения. Все гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд.

— И как же, — прервал ее Иль, — вы будете решать данную проблему?

— МЫ НЕ МОЖЕМ быть вместе ни здесь, ни в моем мире, — нарушил молчание Диксон, не дождавшись ответа на мучающий его вопрос.