Белый Ворон вынул из длинного колчана тонкое копье. Его острие было оковано серебром, древко украшено слоновой костью и медью. Держа его в руках, он вновь спешился и мгновенно исчез среди дождя и густой травы.

Бес остановилась, поворачивая головой, как будто боялась за своего хозяина.

– Что сейчас делает кинэбик?- спросила я.

– Точно не знаю,- хмурясь, ответил Айанаватта.- Но, думаю, он поет свою песнь смерти.

Голос чудовища стал еще ниже, и между мной и ним словно протянулась ниточка. Я чувствовала, как его ошеломленный разум вторгается в мой мозг, как будто спрашивая о чем-то. Мы испытывали взаимную симпатию, любопытство. Было нечто приятное в том, как чудовище пытается слиться с моим разумом.

Все это время песнь продолжалась. Каким-то образом я поняла, что кинэбик рассказывает историю своего народа, повествует о его величии, взлетах и падениях. Психолог высмеял бы меня, утверждая, что животному недоступны столь сложные мысли и чувства. Но, как уже говорил Айанаватта, кто мы такие, чтобы судить о достоинствах и свойствах чужого восприятия?

Я не могла соединиться с сознанием кинэбика. Он был слишком непохож на все, что я была способна уразуметь. Динозавр мечтал о полях высокого тростника и лакомого папоротника, и эта мечта все отчетливее звучала в его песне. Между странным райским видением и монотонно гудящим голосом возникла гармония. Я воспринимала все, что хотело сообщить мне это разумное создание. Это была спутанная, пугающая смесь полуосознанных видений и чувств. К кому еще могла обратиться умирающая тварь? В песню вплелся еще один голос, подхватив мелодию, и, в конце концов, стало невозможно отделить два голоса друг от друга.

Постороннее вмешательство внезапно отвлекло внимание кинэбика.

Откровенно говоря, я испытала громадное облегчение. Я не впервые пришла в соприкосновение с умирающим духом, но вряд ли могла утешить это странное анахроничное создание.

На несколько мгновений тучи разошлись, дождь прекратился. Мы увидели, что нас окружает высокая, по пояс, трава. Чуть вдалеке, повернувшись к нам спиной, стоял Белый Ворон. По его позе и тому, как он держал голову, я догадалась, что кинэбик находится где-то внизу.

Потом сквозь затянутую туманом листву я увидела, как он поднимает голову с клювом. Огромные желтые глаза поворачивались, ища второго певца. Взгляд чудовища был исполнен недоуменной благодарности.

Перед смертью к нему вернулось былое величие.

Облака вновь закрыли небо. Я увидела, как Белый Ворон поднимает свое копье.

Поющие голоса умолкли.

Ждать пришлось долго. Дождь припустил с новой силой, ветер гнал по траве сверкающие волны. Я уже привыкла к этим неистовым нападениям стихий. В конце концов мы с Айанаваттой приняли решение. Мы спустились на землю и велели Бес оставаться на месте, если ей не будет грозить опасность, а сами начали пробираться сквозь окружавшие нас мясистые стебли. Наши мокасины тонули в густой липкой грязи.

Айанаватта остановился и, попросив меня соблюдать тишину, прислушался. Мало по-малу я уловила звук мягких шагов.

Из зарослей появился Белый Ворон, хрустя травой. Он нес на плече свое копье и два огромных пера, казавшихся необычайно красочными в сером свете. С ног до головы он был покрыт кровью.

– Мне пришлось забраться внутрь тела,- объяснил он.- Чтобы добыть амулет своего отца.

Вслед за ним мы отправились к поджидавшей Бес. Возвращение хозяина явно обрадовало ее. Юноша воткнул гигантские сияющие перья в шерсть у ее головы. Шерсть была такая густая, что они не выпали из нее, но Белый Ворон сказал, что позднее закрепит их более надежно. Казалось, Бес гордится своим новым украшением. Этими перьями Белый Ворон как бы символизировал ее победу. Потом он вернулся к ручью, смыл с тела кровь и вновь запел. Он воспевал Бес и ее отважный дух. Он пел о величии поверженного врага. У меня возникло чувств, будто дух чудовища с радостью покинул этот мир, чтобы навечно поселиться вместе со своими братьями на неведомых пастбищах.