Мы набросили на себя огромные полотнища его вигвама, а ночью развели большой костер. Каноэ, укрепленное над седлом на четырех шестах, служило крышей и защищало нас от дождя, а по ночам мы по двое спали под ним, наслаждаясь теплом огня.

Меня по-прежнему озадачивали размер знахарского щита и место, в котором он был найден. Белый Ворон теперь носил его на шее на изящном ремне, расшитом бусами. О своем отце он больше не говорил ни слова, а понятия о приличиях не позволяли мне расспрашивать его. Я лишь надеялась, что дальнейшие события помогут мне разобраться в том, чего я не понимаю.

Мне еще многое нужно было узнать. Тщательное соблюдение предначертаний грез, а также сама способность видеть такие сны были отличительными чертами народа Айанаватты. Его приверженность иллюзорной судьбе была хорошо понятна мне. Я сознавала, какой суровой дисциплины требует выбранный им путь. Каждый шаг на этом пути был фигурой строго упорядоченного танца, в котором всякой маске отводится строго определенная роль. Исполняя каждое па, он достигал предписанной цели. Это не было творчеством, скорее – воспроизведением, интерпретацией. Следование этим путем требовало совершенно особых качеств характера, сил и навыков, которыми я не обладала. Грубые простонародные толкования этих качеств обсуждались во время моей учебы в Марракеше, когда мне также довелось заглянуть в Книги Мертвых египтян и майя.

Этот прямой путь не воодушевлял меня. Мусрам учит, что время – это поле, и что пространство может быть свойством времени, одним из множества его измерений. Путем тщательного воспроизведения мы вместе плетем ткань нашего бытия и продляем его. В некотором смысле мы поддерживаем баланс сил Закона и Хаоса. Уж конечно, анимизм и космология Белого Ворона и Айанаватты были намного гармоничнее по отношению к извечным реальностям, нежели суровое послушание Клостерхейма. Если мой Хаос изменял их Закон, то тот в равной степени изменял мой Хаос и укреплял его.

Полностью отрицая Хаос, Клостерхейм отнимал у себя надежду осуществить свою мечту о достижении примирения и гармонии. Порой этот бывший священник казался мне более интересной и сложной личностью, чем наш погибший враг Гейнор. Кузен Ульрика был одним из тех редких созданий, которые целиком и полностью верны лишь себе, и никому более. Они достигают могущества средствами, которые по своему определению лишают их гармонии Равновесия. Гейнор, либо те воплощения, которые действовали от его имени в мультивселенной, были обречены, но не потому, что они уступали силам добра, а из-за порочности своего собственного характера. Неужели Клостерхейм был прав, утверждая, будто бы Гейнор вновь собрал воедино свои тела, рассеянные в мирах?

Я не была готова к этому путешествию. Иногда мне было трудно поверить, что оно происходит на самом деле. Казалось, я в любое мгновение могу овладеть своими грезами и вернуться к нормальному существованию.

Мне очень не хватало поддержки и совета моего старого наставника князя Лобковица. Он был нерушимой крепостью, надежным маяком в океане моих эмоций и понимал структуру мультивселенной лучше, чем кто бы то ни было. С его помощью я научилась хотя бы отчасти контролировать свой врожденный талант, позволявший мне по собственной воле перемещаться лунными путями.

Кое-кто называл мириады миров мультивселенной Теневой вселенной, или Мирами грез. Некоторые считали их реальными. Другие видели в них иллюзию, символ, всего лишь отражение воздействий, слишком интенсивных для наших заурядных чувств. Многие полагали, что в них есть и то, и другое. Были и такие, кто считал нас паразитами мультивселенной, которые обитают в щелях и темных закоулках божественной реальности и ошибочно принимают сырную крошку за роскошную трапезу. Многие космологии признавали существование лишь небольшой группы миров. В чем бы ни состояла высшая истина, некоторые из нас, например, я, обладали способностью переходить из мира в мир более или менее по собственному желанию, а другие прилагали чудовищные усилия, только чтобы сделать шаг из одного отражения своей реальности в другое.