Провожу пальцем по деревянным бороздкам, задумавшись, не этот ли почерк я видела и на стекле своей машины. Жаль, я не догадалась сфотографировать надпись, прежде чем она растаяла. Можно было бы сравнить форму букв. Тогда я знала бы наверняка.
Это первый раз, когда я зашла в комнату Имоджен. Я пришла сюда не шпионить, но теперь этот дом принадлежит моей семье, и я чувствую, что имею на это право. Хотя Уиллу не понравилось бы. Голоса мужа и сына из кухни едва слышны. Они понятия не имеют, где я сейчас.
Сначала заглядываю в ящики письменного стола. Там находится именно то, что и ожидаешь увидеть в ящике стола: ручки, бумага, скрепки. Затем забираюсь на стул и провожу рукой по книжной полке над столом. Результат — полная ладонь пыли. Спускаюсь обратно на пол.
Подхожу к прикроватной тумбочке и дергаю за ручку. Содержимое тумбочки разнообразно. Детская книжка, скомканные салфетки, закладка. Презерватив. Вытаскиваю его и пару секунд рассматриваю, раздумывая, сказать ли Уиллу. Имоджен шестнадцать. В наше время шестнадцатилетние занимаются сексом. Но презерватив, по крайней мере, означает, что Имоджен не делает глупостей и предохраняется. Не могу ее винить. Будь у нас отношения получше, я бы поговорила с ней как женщина с женщиной. Однако что есть, то есть. Как бы то ни было, теперь, когда девушка достигла определенной зрелости, ей пора навестить гинеколога. Да, это, пожалуй, лучший выход из положения.
Кладу презерватив на место. И обнаруживаю фото.
Судя по телосложению и остаткам прически — остальная часть снимка выскоблена кем-то явно разгневанным, — там изображен мужчина. Его лицо стерто, как стертый ребром монеты лотерейный билет. Интересно, кто это. Интересно, откуда Имоджен его знает и почему так разозлилась, что сделала такое.
Опускаюсь на четвереньки, заглядываю под кровать, роюсь в карманах разбросанной по полу одежды. Потом поднимаюсь, иду к шкафу и открываю дверцу. Вслепую нашариваю выключатель и дергаю.
Не хотелось бы, чтобы Уилл узнал, что я хозяйничаю в комнате Имоджен. Задерживаю дыхание, прислушиваясь к звукам снизу. Ничего, кроме идущего по телевизору мультика Тейта и его детского смеха. Если б только он мог остаться таким навсегда… Уилл и Отто молчат: наверное, склонились над разложенными на столе тетрадями и сосредоточенно думают.
Вскоре после происшествия с Отто я прочла статью, как правильно обыскивать комнату сына или дочери-подростка — в какие места заглядывать. Оказывается, не в очевидные вроде ящиков письменного стола, а в нестандартные: потайные карманы в подкладке куртки, электрические розетки, банки из-под газировки с двойным дном. Цель родительских поисков внешне тоже не всегда вызывает подозрения: чистящие средства, пластиковые пакеты, лекарства, продаваемые без рецепта, — все это подростки запросто могут использовать не по назначению.
Вообще-то я никогда не рылась в комнате Отто. Не было необходимости. То происшествие стало исключением. Отто усвоил урок, мы с ним побеседовали. Подобное больше не повторится.
А вот Имоджен для меня — как закрытая книга. Она почти не разговаривает — максимум произносит одно предложение и то внезапно. Я ничего не знаю ни о ней самой, ни о ее сексуальном партнере (она занимается сексом здесь, в этой комнате, когда нас с Уиллом нет? или вылезает в окно по ночам?); ни о девушках, в компании которых она курит; ни о том, что делает, когда не торопится домой. Нам следует больше узнать о ней. Лучше контролировать ситуацию. Мы ведем себя безответственно, но каждый раз, когда я заговариваю с Уиллом на эту тему — кто такая Имоджен и чем она занимается, — он отмахивается, отвечая, что нам нельзя слишком сильно давить. Что она сама откроется, когда будет готова.
Но я не могу больше ждать.
Обыскиваю шкаф и в кармане толстовки антрацитового цвета обнаруживаю письмо. Найти его оказалось не так уж и трудно: сначала я обшарила обувные коробки и углы шкафа, где нашлась только пыль. |