Кэрри протянула мне руку. Я пожала ее и сказала, что мне очень не помешала бы помощь… если у нее найдется время. Она согласилась помогать мне за плату. Мы встречались дважды, в каком-то маленьком чайном магазинчике неподалеку от кампуса, за чашкой травяного чая. Я узнала, что она родом из пригорода Бостона. Кэрри описала мне место, где выросла: узкие улочки, вид на океан, красивые домики. Рассказала о своей семье. О старших братьях — оба отличные пловцы и учились в каком-то престижном колледже, хотя сама Кэрри, как ни странно, плавать не умела. Зато умела многое другое. Она охотно перечислила свои умения. Занималась бегом, альпинизмом, горными лыжами. Владела тремя языками и обладала жутковатой способностью дотягиваться языком до кончика носа — что и продемонстрировала.

Кэрри говорила с типичным бостонским акцентом. Людям он очень нравился; при звуке ее голоса они поворачивали головы и тянулись к ней. И неважно, о чем она говорила: им нравился именно акцент.

Такая популярность вскружила девушке голову. Впрочем, ей многое кружило голову.

Любимым цветом Кэрри был красный. Она сама связала свою шапочку. Рисовала пейзажи, писала стихи. Хотела бы иметь другое имя: скажем, Рен, Мидоу или Кловер. В общем, типичная идеалистка, выдающая желаемое за действительное. Как и другие люди, у которых доминирует правое полушарие мозга.

После этого я много раз видела ее в компании Уилла. Шансы случайно столкнуться с кем-то в таком большом кампусе невелики. Я поняла, что она специально искала его. Знала, когда и где он будет. Приходила туда, делая вид, что они продолжают сталкиваться друг с другом по прихоти судьбы. На самом деле никакая это не судьба, а ловушка.

Я не страдаю от неуверенности в себе. У меня нет комплекса неполноценности. Кэрри не симпатичнее меня и ничуть не лучше. Дело в банальной ревности.

Все ревнуют, даже младенцы и собаки. Собаки территориальны: охраняют свои игрушки, свои лежанки, своих хозяев. Они никому не позволяют прикасаться к своей собственности, а при таких попытках злятся и проявляют агрессию. Рычат и кусаются. Готовы загрызть любого. Всё ради защиты своей собственности.

Что касается дальнейшего, я не могла поступить иначе. Я была обязана защитить то, что принадлежит мне.

Сэйди

Позже, той же ночью, я просыпаюсь. Медленно прихожу в себя и обнаруживаю Уилла в зачехленном кресле в углу комнаты. В сумраке с трудом различаю фигуру — черный контур силуэта и слабое свечение белков глаз. Он сидит, наблюдая за мной. Некоторое время я лежу, еще слишком сонная и растерянная, чтобы спросить, чем это он занят, и предложить ему вернуться в постель. Растягиваюсь на кровати, перекатываюсь на другой бок, увлекая за собой одеяло, и поворачиваюсь спиной к сидящему в кресле Уиллу.

Он сам вернется, когда сочтет нужным.

Сворачиваюсь в позу эмбриона: подтягиваю колени и прижимаю к животу. И задеваю что-то на кровати. Сначала мне кажется, что это плотная подушка Уилла с пенным наполнителем, но вскоре я ощущаю выпуклость позвонков и лопатки. Муж лежит рядом со мной. Без рубашки. Его кожа липкая и теплая на ощупь. Волосы откинуты набок и спадают на шею и на матрас.

Уилл со мной в постели, а не в углу в кресле.

В комнате есть кто-то еще.

И этот кто-то наблюдает за нами — спящими.

Резко сажусь и вглядываюсь в темноту. В горле комок.

— Кто здесь? — пытаюсь спросить я, но удается выдавить только «ах».

Тянусь к прикроватному столику, чтобы повернуть выключатель лампы. Но, прежде чем я успеваю это сделать, до меня доносится тихий размеренный голос. Ее слова тщательно взвешены:

— На твоем месте я бы этого не делала.

Имоджен встает с кресла, подходит и осторожно присаживается на край кровати.

— Что ты здесь делаешь? Тебе что-то нужно? — Стараюсь не выказать тревогу, но притворяться не так-то просто — я в панике.