— Убери ее, — приказываю я.

Тейт реагирует совсем по-детски.

— Сама убери свою куклу, — дерзит он, подбоченясь и высунув язык. Это слегка пугает: Тейт всегда был хорошим, послушным мальчиком. Что на него нашло?

Я не успеваю ответить, как вмешивается Уилл.

— Тейт, — сурово приказывает он, — сделай, как сказала мама: убери свою игрушку. Сейчас же, или мама не станет с тобой играть.

У мальчика нет выбора, и он тащит куклу за ногу вверх тормашками в свою комнату. Даже сквозь потолок слышно, как ее пластиковая голова бьется о дерево.

Вернувшись, Тейт опять начинает скандировать «играем в статую, играем в статую», пока мне не приходится признаться: я понятия не имею, что это за игра. Что никогда не играла в нее и вообще не слышала о ней.

Тут мальчик не выдерживает и обзывает меня вруньей.

— Мама врунья! — От его крика у меня перехватывает дыхание. — Да, врунья! — Крокодиловы слезы превращаются в настоящие. — Ты врешь — ты знаешь эту игру!

Понимаю, нужно отругать его. Но вместо этого я стою ошеломленная, не в силах вымолвить ни слова. А через несколько секунд Тейт выбегает из комнаты, шлепая босыми ногами по деревянному полу. Когда я прихожу в себя, его уже нет. Слышу шум падающего тела в соседней комнате: Тейт повалился куда-то, словно кукла. Я не трогаюсь с места.

Уилл подходит ближе ко мне и откидывает с глаз прядь волос. Я зажмуриваюсь и прижимаюсь к его ладони.

— Как насчет теплой ванны, чтобы расслабиться? — предлагает он. Только тут я понимаю, что сегодня не мылась. Только промокла до нитки из-за пробежки под дождем. Одежда и волосы еще не высохли до конца, и вдобавок от меня неприятно пахнет.

— И не торопись, — советует Уилл. — Мы с Тейтом помиримся, обещаю.

Я благодарна, что он успокоит расстроенного Тейта. Когда я выйду из ванной, все будет по-прежнему.

По пути наверх окликаю сына — обещаю, что мы во что-нибудь поиграем сразу после моего возвращения.

— Хорошо, сынок? — спрашиваю я, перегибаясь через перила. Малыш лежит на краю дивана, упершись животом в подлокотник. Бархатистая ткань намокла от слез. Если Тейт и услышал, то ничего не ответил.

Ступеньки под ногами скрипят. Наверху в спальне обнаруживаю, что простыни валяются в том же виде, как я их оставила, — снятыми с кроватей. Возвращаю их обратно — сменю постельное белье позже.

С улицы в дом просачивается мрак. Трудно поверить, что сейчас не ночь. Включаю свет в коридоре, но тут же выключаю: вдруг кто-нибудь стоит снаружи и наблюдает через окна за Уиллом, Тейтом и мной…

Мышка

Вскоре после своего появления в доме морская свинка Берт начал толстеть. И растолстел так, что передвигался с трудом. В основном он проводил дни, лежа на надутом, как парашют, животике. Отец и Фальшивая Мама говорили Мышке, что она перекармливает его морковкой, и поэтому Берт жиреет. Но Мышка ничего не могла с собой поделать: Берт обожал морковку. Издавал писк каждый раз, когда девочка приносила ее. И Мышка продолжала его перекармливать, зная, что это вредно.

Но однажды у Берта родились детеныши. Только тогда Мышка поняла, что он не мальчик, а девочка — Мышка знала, что мальчики не рожают. Наверное, детеныши уже сидели в животике Берты, когда ее принесли из зоомагазина. Мышка точно не знала, как ухаживать за маленькими свинками, но это уже не имело значения: никто из детенышей не выжил. Ни один.

Мышка расплакалась. Она не любила, когда кто-нибудь страдал. Когда кто-нибудь умирал у нее на глазах.

Мышка рассказала своей Настоящей Маме, что случилось с детенышами Берты.