- Я жив! - Его сильный голос раскатился над площадью и, отразившись от склонов насыпей, рухнул вниз, на замерших в ожидании людей. - Во имя Шестерых, успокойтесь! Я жив и цел, а ранен знатный человек с Кайбы, гость сагамора, моего отца! И я повелеваю: уберите оружие, умерьте неправедный гнев и вспомните о справедливости. Ибо сказано в Чилам Баль: если страдает невинный, кровь его падет на голову мучителя. А потому вернитесь на циновки трапез, люди Пяти Племен, наполните чаши свои вином, ешьте и пейте. И помните: тень истины длинна, тень лжи коротка, но лишь способный измерить их отличит одну от другой. Хайя! Я сказал!

    Он опустил руки, и люди, пряча глаза, начали расходиться. То был горячий, но добрый народ, его одиссарцы, коих мудрая речь и слова из Священных Книг вразумляли лучше, чем палки стражей. Стражи, кстати, уже появились, числом не менее трех десятков, но, завидев белые перья наследника, встали в ряд, сунули палки за пояса, а ладони почтительно сложили перед грудью. Мол, только кивни, владыка, - прибежим!

    Но Дженнак не кивнул, а повернулся к Грхабу, ворочавшему мертвеца и шарившему у него под накидкой. Лицо покойника было узким и смуглым, со впалыми висками и щеками, меж которых орлиным клювом торчал крючковатый нос; тело - сухое и жилистое, словно перевитое под кожей сизалевыми веревками, глаза - темнее Чак Мооль. На его груди алела татуировка, оскалившийся ягуар, однако рассмотреть ее в подробностях Дженнаку не удалось, так как изображение было залито кровью - метательный нож рассек смуглокожему горло. Грхаб вытащил его, обтер лезвие о накидку мертвеца и угрюмо буркнул:

    - Атлиец! И метнул он в тебя громовой шар. Сидел в харчевне, ждал, потом поднялся - и к кораблю! Шел словно кошка к мыши… а мышь тянула вино с кейтабской черепахой! - Наставник неодобрительно покачал головой и прибавил: - Будь кошкой, парень, а не глупой мышью. И знай: не всякая смерть висит на кончике меча, как было с тем тайонельцем и с тем пожирателем грязи из Фираты. Бывает, смерть крадется тихими шагами, а потом… - Он бросил взгляд на перекошенный столб с ликами Сеннама, на мертвых быков и проворчал: - Нечестивое оружие, прокляни меня Хардар! Для руки убийцы, а не для воина!

    - Я понял, учитель, - Дженнак склонил голову и постарался изгнать видение толстощекого лица Фарассы с насмешливой ухмылкой на губах. Боги снова говорили с ним - правда, чуть-чуть запоздав.

    Подошел О’Каймор, опиравшийся на плечо Челери, - старик был не только навигатором, но и неплохим лекарем. Во всяком случае, бок О’Каймора уже прикрывала повязка из мягкого полотна, а вместо порванного и прожженного шилака на него натянули кейтабскую юбку из рыбьей кожи. Держался тидам бодро, и шли за ним полтора десятка коренастых молодцов, обвешанных оружием и возглавляемых Хомдой.

    Пнув труп ногой, О’Каймор покосился на возбужденно гудевшую харчевню.

    - Атлиец! Ну, с ними у меня давняя любовь, как у акулы с тунцом! А чего хотели эти черепашьи обглодыши?

    - Пустить тебе кровь, тидам. Решили, что громовой шаp бросил кейтабец.

    - Ну, а ты?

    - Я повелел им резать ножами печеную рыбу, а не людей.

    - Хмм… И они послушались?

    Дженнак пожал плечами:

    - Как видишь.