«Где умный человек прячет перо? - думал он, разглядывая всех этих ничтожных людишек, и сам себе отвечал: в хвосте попугая, в ярком ковре, в плетеной накидке… Вот он стоит у всех на виду - перо среди многих перьев! - и никто не догадается, чем он занят. Никто! Можно поставить монету из меди против золотого диска Арсоланы! Всякий из этих недоумков скажет: светлорожденный развлекался схваткой керравао… Кто-то, может, и припомнит, что при нем была пара служителей… Вот и все!»

    На арене две огромные птицы, распушив хвосты и потряхивая свисавшими с сизых голых шей складками кожи, кружили друг около друга; гребни их наливались кровью, когтистые лапы терзали песок. Фарасса, вновь повернувшись к ристалищу, следил за ними не без интереса. Сейчас оба бойца исполняли ритуальный танец, принимая на свой птичий манер все надлежащие позы киншу: внимания, решения, угрозы, готовности к битве. Выглядело это весьма занимательно.

    - Ты, падаль, все так же хорошо владеешь арбалетом? - произнес Фарасса, не поворачиваясь к стрелку.

    - Светлорожденный знает, - буркнул тот; подобно большинству кентиога, он был неразговорчив.

    - И глаз у тебя острый, как и раньше?

    Орри только хмыкнул, поплотнее запахиваясь в свою накидку; видно, на глаза он пожаловаться не мог.

    - Ну, тогда для тебя кое-что найдется, - Фарасса облокотился на верхний брус изгороди. - Одно дельце… такое же, как прежние.

    Кажется, керравао с оранжевым гребнем решил, что хватит танцев; обряд исполнен, можно выяснять отношения. Распустив крылья и задрав хвост, он прыгнул на пестрого, но тот ловко увернулся, и противник с негодующим курлыканьем пролетел мимо. Пестрый пнул его лапой в бок - не причинив, впрочем, особого вреда - и торжествующе взметнул пунцовый гребень. Сейчас этот мясистый нарост походил на яркий красный цветок из садов сагамора - тот был таким же плотным, большим, с резными краями и фестонами. Редкое растение, подумал Фарасса, припоминая, что доставили его из дебрей Р’Рарды, прямо с берегов Матери Вод.

    - Я слышал, ты отправляешься на запад вместе с родичем моим Дженнаком, - произнес он, соизволив скосить глаз на стрелка. - Так вот, приглядывай за ним получше - там, в Фирате…

    Орри резко дернул головой. Его хмурое смуглое лицо потемнело еще больше от прилившей к щекам крови, рот нерешительно приоткрылся.

    Наконец, стараясь не встречаться взглядом с Фарассой, он выдавил:

    - Прости, высокородный! Твой брат… он… Я не могу послать в него стрелу!

    Фарасса словно не слышал.

    - Будешь приглядывать за Дженнаком, - повторил он, - особенно же за теми, кто его окружает. Кто толчется рядом. Понял?

    - Кто толчется рядом… - Пальцы Орри шевельнулись, словно он, огладив шерстяной рукавицей лук, уже натягивал тетиву своего самострела. - Кто толчется рядом… Ну, этих можно.

    - Можно? - Фарасса, коснувшись ладонью внезапно побагровевшей щеки, уставился на стрелка. - Ты, пес, сын пса, начал думать… начал разбирать, кого можно, а кого нельзя! - Протянув огромную руку, он стиснул плечо Орри точно клещами. - Значит, тех двух санратов, которым ты вышиб мозги, было можно? И купца, что торговал камнями… и того любопытного жреца… и третьего из вождей ротодайна, поймавшего стрелу прямо в печень? Их было можно? - Брови его сошлись на переносице, словно две грозовые тучи. - А братца Дженнака, выходит, нельзя?

    Орри был крупным мужчиной, но Фарасса нависал над ним подобно скале, готовой обрушиться на хрупкую лачугу из пальмовых листьев.