– Что тут смешного?

– Ой, извините, – спохватилась Ира и честно призналась:

– Я ничего не слышала.

– А над чем смеялись?

– Вы как Валерка, сын моей подружки. Мы часами можем с ней болтать на кухне, но стоит только расхохотаться, и Валерка тут как тут. Почему, мол, смеетесь, я тоже хочу. Приходится обманывать, не все же ему расскажешь.

– Меня не надо обманывать, – попросил Аксенов.

– Не буду, – пообещала Ира.

Когда они выбрались из ивняка на прибрежную тропку, в кармане у Аксенова затрезвонил телефон. Ну конечно, и этот, как Эдик, – деятель вселенского масштаба; не испросивши у него разрешения, и солнце не встанет поутру. Будет теперь с озабоченным видом целый час давать ценные указания. Но Аксенов неторопливо достал аппарат, открыл крышечку и сказал всего-навсего:

– Да. Нормально. Не надо. Хорошо.

– Охрана? – догадалась Ира.

Аксенов, наверное, кивнул, но она этого не видела.

– Хорошо еще Петровича нет, с ним бы мне так не разгуляться, – пожаловался он.

– А вы отключите телефон, и все дела. Не вы же при охране, а охрана при вас, – ехидно посоветовала Ира. Необходимость все время быть под колпаком охраны не вызвала в ней сочувствия. Не насильно же его тянули наверх.

– Люди делают свою работу, – строго оборвал ее ехидное замечание Аксенов, и Ира затихла.

Несколько минут они молча шли по невидимой в темноте тропинке. Казалось, что каждый раз ступаешь в бездонную яму. Не самое приятное ощущение, особенно если ноги обуты в босоножки на высоких каблуках. Удивительно, но в городе забываешь, что бывает настоящая темнота. А может, Ира вообще никогда не видела настоящей, не комнатной темноты. Откуда? В Москве улицы нормально освещены, в пионерлагере, где она в детстве проводила лето, тоже всю ночь горели фонари, а у мамы с отчимом в деревне она попросту не выходила по ночам на улицу.

Летняя темнота оказалась довольно шумной. Бежала, позванивая и всплескивая струйками, река, время от времени шлепались рыбешки. Гудело-посвистывало чуть заколосившееся поле. Шелестели деревья. Звенели и кусались мириады комаров. И почти ничего не было видно – на небе еле высвечивался жалкий кусочек молоденькой луны.

Все бы ничего, но далеко не все звуки и предметы можно было определить. То в реке плюхнется что-то огромное.

Неужели в маленькой речушке может водиться такая исполинская рыба? То с поля послышится быстрое шебуршание, словно кто-то стремительно бежит. Мыши? Крысы?

Зайцы? Но они слишком маленькие, чтобы поднимать такой шум. То вообще раздастся какой-то сдавленный крик. Вроде бы так кричат ночные птицы… Но уж больно как-то по-человечески. Ира старалась не поддаваться глупому беспричинному страху, жадно ловила звуки аксеновских человеческих шагов, но они тонули в разноголосье того, что называют природой, и того, с чем Ира ни за что не хотела бы остаться ночью наедине.

– Подождите, – попросила она только для того, чтобы услышать ответ.

Аксенов остановился, но молчал, и Ире стало еще страшнее, потому что теперь пришлось прислушиваться к его дыханию, а такую малость и вовсе было почти невозможно различить среди других звуков ночи.

– Не молчите! – взмолилась она. – А то мне страшно. Рассказывайте что-нибудь.

– Что? – снова пошел вперед он.

– Ну, что-нибудь. – Ира старалась держаться поближе и пошла за ним шаг в шаг. – Ну что-нибудь о себе.