— Сурово, — проговорил Вадим.

— А я вот что скажу, — вмешался подвернувшийся Ротов, — от всего этого происшествия веет духом кентавров. Так я думаю и ощущаю.

Тем не менее шум в комнате вдруг стал нарастать.

Но всех перекрикивал голос Уварова, сопровождаемый повизгиваньем Наденьки о кентаврах. К его речи вдруг прислушались. Уваров кричал о визге, который произвела покойница Кумирова:

— Умнейшее была существо, но в Бога не верила. А в бессмертие души, — тем более. Ха-ха-ха… Я частенько с ней спорил. Прямо таки в раж впадала, обычно спокойная, рассудительная, а тут очки с носа сбросит и чуть не визжит: «Да я скорее в Бога поверю, чем в бессмертие души». Забавная была бабенка. А как понемногу помирать стала, так, знаете, обиделась. (Может, старческое что-то.) Раздевалась догола и веником свое тело хлестала. «Я, — говорила, — смертности своей раньше радовалась, а теперь невтерпеж. За смертность надо себя бить, бить изо всех сил, хлестать до потери сознания!» — так и кричала. Так и скончалась в крике.

— А теперь-то чего визжит? — осведомился Гурнов.

— Не нам знать, — огрызнулся Уваров. — Не нашего ума дело, что на том свете творится.

Инструктор было начал целую лекцию: об условиях материализации тонких полутелесных оболочек, остающихся после смерти, но его прервали. История Кумировой, хлеставшей свое тело, как-то всех успокоила

— За стол, за стол! — сладко запела Наденька. Она радовалась, как дитя дикости и непредсказуемости жизни. То и дело хихикала, разливая напитки.

В конце концов, она кивнула головой в сторону Уварова: Николай Юрьевич, мол, что-то задумал. Толстячок Уваров с бокалом коньячка ходил взад и вперед по комнате и бормотал:

— Бежать надо, бежать!!!

— Откуда бежать-то? — поинтересовался Ротов.

— Из этого мира.

— Ну-ну. А из другого?

— Тоже бежать. Отовсюду надо бежать, отовсюду! — заголосил Уваров и отхлебнул из бокала.

Между тем Вадим, наконец, вспомнил о главном, о звонке Акима Иваныча. Он спросил об этом у Лохматова.

— Я сам жду. Пока нет. Меня бы вызвали в другую комнату, — процедил тот. — Да не беспокойтесь. Веселитесь и все.

Алёна подсела к Трофиму с другой стороны:

— Каково ваше заключение, Трофим Борисович?

Лохматов оглядел дочку добродушным взглядом:

— Да мелочевка все это. Обычная мелочевка. Размаха нет, который нужен Трофиму Борисовичу. Мне ширь нужна, Алёна. Для этого у меня есть другие люди. Но как маленький шажок — почему нет. Нужно даже.

Пир между тем все разгорался и разгорался. Появились и дополнительные странные персонажи: не то прислуга, не то друзья.

Пили много. И время летело быстро. Гурнов пританцовывал и что-то напевал. Не верил он в свою смерть, пил до потери телодвижения. Наденька лихо извивалась, как потусторонняя змея. А звонка от Акима Иваныча все не было и не было.

— Он не будет звонить мне. Никогда, — вдруг заявил Лохматов, обращаясь к Вадиму.

Эти слова оказались неким сигналом к окончанию пира. Он угасал.

«Бежать надо, бежать», — бормотал полууснувший Уваров.

Вадима и Алёну отвезли те же строгие ребята. Вадим под конец был так пьян — еле двигался — что пришлось помочь ему добраться до двери. Алёна вошла к себе тихо, осторожно зажгла свет, и первая мысль ее была:

— Вот он какой, Трофим Борисович. С каждой встречей раскрывается совершенно непредсказуемой, непостижимой гранью. А я-то вначале думала: просто крайне необычный уголовник.