Уолкер кивнул:

— Однако же я был с тобою резок и сожалею об этом. Я считал тебя врагом, поскольку ты был существом из плоти и крови, а не усопшим друидом или магическим созданием, и я мог выместить на тебе свою злобу. Я находил в тебе источник терзающего меня страха. Когда я наделял тебя этими свойствами, мне становилось легче.

Коглин пожал плечами:

— Не извиняйся. Магия — тяжелое бремя для любого, а для тебя — особенно. — Он помолчал. — И не надейся, что когда-нибудь освободишься от него.

— Смерть освободит, — откликнулся Уолкер.

— Если придет. — Старик сощурился. — Только вряд ли стал бы Алланон возлагать ответственность на того, кого так легко уничтожить. Вряд ли захотел бы подвергать угрозе плоды трудов своих.

Уолкер покачал головой:

— И друиды могут ошибаться.

— В таком-то серьезном деле?

— Возможно, он неверно рассчитал и кому-то другому суждено было сохранить магический дар по достижении совершеннолетия. А мне этот дар вверили по ошибке. Скажи, Коглин, что может спасти меня сейчас? Что мне еще сделать?

— Не знаю, Уолкер. Но чувствую: выход должен быть.

Они замолчали. Шепоточек, удобно вытянувшись у огня, поднял голову, взглянул, здесь ли Уолкер, и снова положил ее на лапы. Громко потрескивали поленья в очаге, струйка дыма растворилась в воздухе.

— Так ты полагаешь, что еще не все кончено? — проговорил наконец Уолкер. — Думаешь, они не позволят мне так просто расстаться с жизнью?

Коглин ответил не сразу. Помолчав немного, он сказал:

— Думаю, ты сам решишь, что тебе делать со своей жизнью, Уолкер. Чего тебе недостает, так это веры в свое предназначение.

Уолкер похолодел. Речь старика, точно эхом, повторила слова Алланона.

Значит, необходимо признать, что ответственность, некогда возложенная на Брин Омсворд, завещана ему, и он должен облечься в броню магии и выйти на битву, подобно непобедимому воину, явившемуся из тьмы веков. Ему предназначено уничтожить порождения Тьмы.

Но ведь он умирает, как же быть?

Снова воцарилась тишина, и на этот раз он ее не нарушил.

Спустя три дня состояние Уолкера резко ухудшилось. Снадобья сторов и заботы Коглина оказались бессильны перед разрушительным действием яда. Уолкер проснулся в жару, голова кружилась, он с трудом смог подняться. Позавтракав, он вышел на крыльцо, чтобы насладиться солнечным теплом, и рухнул на землю. Что происходило дальше, Уолкер почти не помнил.

Коглин снова уложил его в постель и принялся обертывать мокрыми тряпками, чтобы снять жар, бушевавший в крови больного, словно незатухающее пламя. Уолкер пил, но есть не мог. И непрестанно грезил. Бесконечная череда злобных, наводящих ужас тварей проносилась перед ним, угрожая ему. Он сопротивлялся как мог, но у него не было оружия — и чудовища с легкостью одолевали свою жертву. В конце концов Уолкер сдался и погрузился в тяжелое забытье.

Время от времени он приходил в себя, и Коглин всегда оказывался рядом. Именно присутствие старика снова вернуло Темного Родича к жизни. Он вытянул больного из угрожающей тьмы. Узловатые пальцы крепко держали Уолкера. Знакомый голос убаюкивал, произнося какие-то неведомые слова. Уолкер чувствовал, что старик всегда тут, подле него, ждет, когда его подопечный проснется.

«Тебе не суждено умереть, Уолкер Бо».

Ему казалось, что он не раз слышал эти слова, хотя с уверенностью утверждать не стал бы.

Иногда Уолкер видел, как старик наклоняется совсем близко: пергаментная кожа, покрытая морщинами и шрамами, редкие всклокоченные волосы и седая клочковатая борода, ясные, умные глаза.