— А как насчет долга?
— Я отдам.
— Все двадцать тысяч форинтов?
Анико несколько секунд размышляла, словно прикидывая, что же это за сумма — двадцать тысяч форинтов. Хотя прекрасно знала, что это много, очень много. Пятнадцать тысяч нужно отдать только за японскую аппаратуру, которую тетя Ирма в прошлом году привезла ей из Дортмунда.
— Бела Земак отдаст. — Она складывала в чемодан свои платья. — Полу́чите все до последнего филлера.
— Ты шагу отсюда не сделаешь, пока не отдашь долг.
— Я здесь ни минуты больше не останусь.
Ирма больше не владела собой: она схватила чемодан, вытряхнула из него все содержимое, вцепилась девушке в волосы, повалила ее на кушетку и принялась волтузить что было сил.
— Ах ты тварь! — хрипела она, хлестая Анико по щекам. — Ну, ты у меня доигралась!
Зоннтагу стоило больших усилий оттащить разъяренную женщину от несчастной Анико.
— Ты что, спятила? Прекрати немедленно!
— Пусти! Убью эту потаскушку!
— Пошла вон, дура! — Он вытолкал Ирму из комнаты и запер дверь, не обращая внимания на ее крики. Чертова баба! Дать бы ей пару хороших оплеух, чтобы привести в чувство! Что могло случиться с этой умной и весьма здравомыслящей женщиной? Неужели ей непонятно, что Анико сейчас в их жизни ключевая фигура?
Девушка горько плакала, уткнувшись лицом в подушку, так горько, что у старика, немало повидавшего на своем веку, защемило сердце. Он присел рядом с ней на край кушетки, положил ей на спину свою широкую ладонь и почувствовал, как все ее тело колотит мелкая дрожь.
— Совсем сдурела старуха, — начал Зоннтаг. — Успокойся, дочка, не бери в голову. Между нами, она тайком попивает. Знаешь, она не всегда была такой. О боже, видела бы ты ее в молодости! Во всем уезде не было более умной и красивой девушки.
Анико все плакала и плакала, но старик не обращал на это внимания. Он продолжал свой монолог, зная, что рано или поздно она припадет к его груди и выскажет все, что у нее на сердце. Зоннтаг уже давно знал, что бедная сирота, выросшая без родительской ласки, видит в нем в отца и деда. И самым необычным и трогательным в их отношениях было то, что старик всей душой полюбил это одинокое существо, будто Анико и в самом деле приходилась ему родной дочерью или внучкой. Последнее время он все чаще задумывался над тем, чтобы удочерить ее. Но нотариус Хэди объяснил ему, что по закону это невозможно, ибо дядя Пали давно перешагнул тот возраст, до которого разрешается брать приемных детей. К тому же Анико исполнилось семнадцать лет, и до совершеннолетия ей остались сущие пустяки. Чувства Зоннтага не были секретом для Анико, ведь к нотариусу они ходили вместе.
— Анико, дочка, посмотри на меня.
Девушка села, повернув к Зоннтагу заплаканное лицо.
— Дядя Пали, — всхлипывая, произнесла она, — ну почему я такая несчастная? Зачем я только на свет родилась? Для чего? Все меня обижают.
Старик обнял ее за плечи, притянул к себе.
— Ты одинока, девочка моя. А судьба одиноких людей всегда печальна. Независимо от возраста. Скажи, ты любишь Белу Земака?
Девушка долго молчала. Ее голова покоилась на плече старика, и теперь она чувствовала, что у нее есть сильный дедушка, настолько сильный, что может защитить от любых невзгод. С ним можно говорить абсолютно откровенно, ничего не опасаясь.
— Люблю, — ответила она и закрыла глаза.
— Я понимаю тебя, дочка. Это в порядке вещей, чтобы такая молодая девушка кого-то любила. Искренне. Всем сердцем.
У Анико отлегло от души. Если «дедушка» Пали действительно так считает, значит, все не так уж плохо. |